Вернувшегося из неспокойных миров, где бушевали орочьи рати, рыцаря-шеломника, тем паче из опричной дружины, видно было издалека. В расшитых рунами Ладоса белых рубашках, подпоясанные алым ремнем с золотой пряжкой в виде Вразумленного Шелома, воины гуляли весело и шумно. Заливали хмелем страшные виды младенцев с откушенными главами, женщин с отрезанными грудями, посаженных на кол, разорванных на двое, изувеченных и замученных жертв очередного мятежа орков. В женском тепле топили ночью    хмельные витязи память о жутких днях и делах Ордена Шеломного, о том, как замиряли зеленокожих великанов, как во славу Леро в черный пепел обращали деревни и веси орков. И как грузили в небесные лодьи павших дружинников тоже помнили.
Залитые солнцем берега морей и рек, наполненные веселой музыкой улицы опрятных градов, завораживающие дух склоны живописных гор, славящих Фиэрру*,  - все эти сокровища миров Неунывающего долго помнить будут, как воздают хвалу Ладосу те, кто нес службу воинскую на неспокойных мирах, где бушуют орочьи рати. Долго будут считать барыши, что оставили товарищи Мечислава, и приказчики игорных домов в Облачном городе, и коррелианские заправилы, ибо и в Империи, бывало, проводили свой отпуск зуантавские вои, и там они себя показать успели.
Но вот до Нар-Шаддаа не добирались, не видела вотчина скаредных слизней расшитых рубах и кумачовых кушаков, не знает сей мир, как кутят рыцари шеломные.
И не скоро еще узнает, ибо Мечислав Светловидович, рыцарь-шеломник опричной дружины, отпуск не для роздыху взял, и не Ладоса славить на Нар-Шаддаа явился, но Терпеливой жертву поднесть. И не в рубахах расшитых разгуливал, а в доспех и плащ именной облачился, да меч за спиной его, а в руках копье Леро. И боевой волк рядом.
Он много ел и спал в пути, а слова и движения берег, лишний раз не потянется, ибо силушка понадобится витязю, и каждая кроха ее ценна.
Два образка на груди под доспехом, Эринии и Леро, волосы в хвост стянуты, и лентой на челе подбиты, чтобы в сече жестокой в глаза не лезли, взор не застилали.
На постоялом дворе возле пристани небесной Мечислав остановился. Дорогие палаты взял. Не для неги телесной, а для отдыха доброго перед делом.
А с утра прослышал, что в одной харчевне местной случилось, и туда поспешил. Это и постояльцы обсуждали, и в ГолоНете уже кто-то вывесил, как посетители испуганные выбегают, да стражники безголовые лежат.
Ни души там не было, когда Мечислав с Верным вошли. Опустел кабак, боялись посетители идти туда. А ну как у них и сегодня душегубство какое приключится? Раз ты хозяин, раз взялся барыши от бражников вытягивать, так уж и спокойствие в корчме своей обеспечивай, а не можешь — так закрывай ее, да иди на все четыре стороны. Сурово это, но справедливо.
Так что никто Мечиславу не возразил, когда он порог перешагнул, ни про животное ничего не сказали, ни про вид Светловидовича неказистый. Хоть один не испугался, решился в опасное заведение заглянуть. Или не знает про вчерашнее, или, может, наоборот, возбуждает душеньку его кровь пролитая. Да лишь бы платил, а там пусть хоть рукоблудничает под столом.
Однако странно гость ведет себя. К стойке не идет, за стол не садится, а все взглядом диким вокруг себя водит, будто ищет чего-то.
Стражники переглядываются нервно. Вчера их сменщиков убили непонятно за что и неизвестно кто, а сегодня прямо с утра, не успел еще и дроид-уборщик прибраться, - он опять что-то барахлит, - какой-то муж странный заявляется. Но вот он, похоже, нашел, что искал. За ножкой скамьи не видно было, а там узкий дротик лежал, чем-то зеленым заляпан. Будто в краску зеленую острие обмакнули и засохнуть дали.
Мечислав двумя пальцами поднял дротик, валяющийся мже высохших кровяных лужиц, и Верному поднес.
Ищи, Верный, ищи!
Волк был на поиски натаскан, недаром в опричной дружине служил. Орочий запах за версту мог почуять, двухнедельный след подымал, голос лишний раз не подавал, смекалист да хитер был, словно вой опытный.
Потянул ноздрями воздух, пробежал чуть более сажени по полу, и уселся, невозмутимо, глядя на хозяина. «Все, дескать, кончился след».
Дружинник опричный охотником за разумной дичью был умелым, вот только дичью у него выступали отряды орочьи. И знал он, что охота за разумными и вооруженными тварями очень часто затягивается так, что и припасы все съестные кончатся, и кровь твоя успеет пролится. И иногда побеждает не самый умный и самый умелый, а самый выносливый.
И ни одним словом, ни одним лишним движением не выразил Мечислав ни волнения, ни изумления. Как в пустынях лишний глоток воды не делают, так и шеломник ни одного лишнего жеста не допускал.
Он покинул помещение, завернул за угол, где дождался внешнего лифта, поднявшего его на крышу. Там Верный снова взял след, который оборвался на краю небоскреба.
Враг! - глядя в глаза волку сказал зуантавиец. - Запомни, Верный. Враг! Запомни!
Верный что-то пробурчал, полуугрожающе, и слегка приподнял шерсть на загривке. Дал понять, что уловил суть.
Мечислав плотно завернул дротик в плат и убрал оружие во внутренний карман куртки, после чего вернулся в корчму.
Мне нужен пр-р-риказчик или хозяин, - сказал он на бейсике стражу у входу.
Зуантавийское происхождение дало знать о себе, и «р», если сравнивать с принятым за стандартное бэйсикское произношением, получилось раскатистым, как гром.

* - Фиэрра - полубогиня природы

Отредактировано Мечислав (2011-06-29 22:42:37)

Полуголый и босой муж с влажными длинными волосами, падавшими на лицо и плечи, молился, чуть смежив веки, среди небольшой комнаты в одном из постоялых дворов Нар-Шаддаа. Багровые руны покрывали его грудь, живот, плечи. Руны помощи и хвалы, руны Леро, Зивела и Эринии. Лики Неустрашимого, Премудрого и Терпеливой стояли на столе, взирая на Мечислава. Витязь коленопреклоненно заклинал Богов, стоя на постланной на пол карте града и окрестностей.
«... озираюсь я, аки зверь загнанный, и не вижу, ищу, словно слепой иголку, и не нахожу, землю носом вспахиваю, будто волк голодный, и следа не чую. Будто судно без кормчего, в какую сторону лететь, вверх ли вниз ли, не ведаю, впотьмах брожу, и даже осязать пути не могу, словно в поле чистом меня выбросили. Где душегубец клятый, в какую нору уполз зверь окаянный, в какой засаде таится хищник коварный?
Леро, князь мой небесный, пошли озарение витязю твоему, ни храбрости, ни отваги, ни сил для сечи грядущей не молю у тебя, подскажи лишь куда мне стобы свои направить, у меня глаз острый, рука крепкая, меч тоньше бритвы, сумею тебя восславить, а не сумею — карай меня за то, но дай мне хотя бы малу подсказочку, в какой стороне мне битвы искать, где враг лютый меня дожидается? Ты, Хитроумный, ты все загадки вселенной знаешь, ум твой, аки аэр, везде проникнет, мысль твоя быстра, как лучи звездные, подскажи мне, как разгадать тварь хищную, как мне постигнуть, где логово ее поганое, ни уловок хитрых для охоты не надобно мне, ни супостату моему тупоумия не шли, воин я опытный, знаю войну, хитростей воинских немало знаю, капкана избежать сумею, а моих ловушек никто не разгадает, а не так если, то моя вина в том, и только в одном помочь твоя мне потребна, как разыскать мне ворога, где засел ненавистный, в каких долах людям добрым ковы да козни строит? Ты, Эриния, возлюбленная моя чернокрылая, люб ли я тебе, зришь ли ты меня, перенеси меня на крылах своих туда, где я дар тебе свой смогу поднесть, туда, где отмщение праведное сможет свершиться...»
Верный, поджав хвост, тихо вышел из комнаты, волк чувствовал, как в помещении сгущается нечто, но не мог, неразумный, понять что это, а потому и не любил он, когда хозяин молился, к Богам обращаясь. Мечислав этого не заметил, дух его был един с Богами, благодать Мира Божьего собиралась вокруг него густыми серыми клубами, кружила водоворотом, в середке которого был Мечислав.
«... камнем к земле, ладьей небесной к звезде, зергом к пище, рыбой к глубинам помчусь я к вражьему логову; ни молнии, ни бури, ни люди, ни звери не собьют мя с дороги; ни в небе, ни в воде, ни в чаще лесной не спрячется пятенщик мой; как матерь единственное чадо к груди прижимает, так же крепко возьму след его, сквозь бетон и стал глаз мой его узрит, по воде нюх мой запах его почует, чрез улиц града стольного ухо мое шепот его услышит; стрелой компаса стану я, указывающей не на север, а на лежбище зверя, железом я буду, а магнитом погань хищная, двумя рутными шариками мы станем, что всегда воедино сливаются. И да будет так...»
Благодать Божья* лилась сквозь Мечислава бурным потоком, захватывала его, уносила с собой, в выси горние, туда где Боги да души отлетевшие обитают, лишь тулово его было сейчас на Нар-Шаддаа, а дух его носила где-то, где ни времени, ни пространства нет. Пот лился изо всех пор кожи его, глаза побелели, волосы слиплись и густыми прядями лезли в глаза, но витязь этого не замечал. Не своим голосом шептал он слова призывные.
«... и заклинаю, я, Мечислав Светловидович, воин Леро, князя своего небесного в битвах прославивший, да всех Великих Богов чтящий, а пуще всего Зуантави Всемилостиву, и ко всем их деткам и родичам трепетны взывавший ко времени; словом и делом, оружием и орудием Зуантави служивший, чести народа зуантавского не посрамивший, сомнения веры не попускавший, ворога не убоявшийся, друга выручавший, а ежели и посоромивший где звание гордое мужа зуантавийского, то по глупости, а не от замысла вредного и не от малодушия, чему все силы небесные в свидетели призываю. А происхожу я от Радогона...»
Кончив, Мечислав долго возвращался обратно, продолжал стоять на коленях уставясь невидящим взглядом во что-то находящееся за пределами комнаты, и даже всей Нар-Шаддаа. Через порог просунулась морда Верного, но переступать через него зверь не спешил. Тяжело дыша, Светловидович помахал ему рукой ободряюще, на что Верный ответил слабым вилянием хвоста.
Переведя все еще полудикий взгляд с Верного на Лики божии, Мечислав медленно поклонился Им, приложив лоб к полу.

* - благодать божия - в данном контексте = Сила

Отредактировано Мечислав (2011-07-02 13:50:04)

Розмыслил Мечислав так, что на охоту правую он выйдет завтра с утра пораньше, потому что молитва сил отняла много. А к утру хищник может равно оказаться в трех местах разных, ибо будущее наше все же не предопределено изначально, а складывается из того, какую из дорог открытых жребий судьбы выберет. Потому Мечислав сытно поел и Верного накормил, спать лег пораньше, а проснулся еще до рассвета, когда Нар-Шаддаа освещался лишь тусклым светом Нал-Хатты. Позавтракал Мечислав, повесил на шею два образка освященных, Леро и Эринии, да ладанку-хранительницу, оделся в доспех свой, плащ накинул, а поверх плаща мешок с припасами, ибо не знал, как дело сложится, и когда он поесть, попить сможет.
Помолился недолго, но проникновенно о ниспислании удачи, и вышел. И решил начать служитель Леро оттуда, куда направлял его Прехрабрый.
А потому скоро оказался зуантавиец в той же корчме, где впервые след след пятенщика своего поднял.
Мне снова надо поговорррить с вашим начальником, - сказал Мечислав стражнику-родианцу.
- Лнова? Фарррррр? Нет Фарррр. Смотли Гоо-лоо-виидение, по всем канарам! Фаррр хана, босс недоволен.
Кантину уже наспех отремонтировали - поставили нового дроида-диджея, наверняка без мерзопакостного характера старого, и дыру в крыше заделали. Впрочем, публика возвращаться в печально известную кантину пока не спешила, в ней остался только новый персонал - бармен и новая поросль охранников. А Мечислав и не признал смену, форма-то одна, а в родианских рожах разбираться есть умение не всем доступное.
Чтобы скоротать время, кто-то из охранки втащил на пустой танцпол голопроектор, по которому пока что крутили новости с Нал-Хатты. Охранники расслабились (охранять-то некого, значит и атаки ждать не следует), лопали питательных кисленьких червячков и ждали какой-то передачи, явно идущей вслед за новостями, судя по возбуждению зеленомордых.
"Как они на расправу скоры", - подумал про себя зуантавиец, а вслух спросил: "А кто босс Фаррра?"
- Боссс Бамбо! Он боссс по в'ему Кррралному лектосу... сектору!
- Тогда прроводи меня к новому хозяину кантины
- Эт погоди! Ты кто такой ваще? Хорляин - занятой дурросс!
- Я по важному вопрросу, насчет Бамба, - пояснил Мечислав. - Бамба в опасности, веди.
- Бамбо флегда опасносте. У Бамбо плавильные охсанники! Бамбо крут, а кто в это не веррит, пожа'еет!
- Тот парррень, который давеча ррразнес это заведение тоже кррут, и он не пожалеет. Хватит перреррекаться, я же не пррросто так сюда пришел, если говоррю, что Бамба в опасности, значит, он точно в опасности. Серрьезной.
- Да ты хуй с Ню-Веррртики! Ацтань, а то пожареешь! Ди в заведение ири плаваливай!
Публика за дверьми загалдела и возбудилась пуще прежнего. Мерная диктовка тойдарианца-ведущего сменилась воодушевленным кличем представителей множества видов, собравшихся в некоем подобии амфитеатра.
Охранник у дверей прокричал на родианском в зал, чтобы и ему записали.
- Мальчики и девочки, средний, третий и никакой пол! Корреспондент программы "Сегодняшний неудачний" Тогла Таш снова с вами! - Кривлялся перед камерой уже другой тойдарианец, местный, летая над заполненными трибунами вместе с левитирующими камерами. - Сегодняшний неудачник - Фарр Гидо!!! И его бригада мудаков, куда ж без них! Напомню тем, кто в АТ-АТ, что вчера один из лучших клубов Красного сектора пострадал от действий Безмордых! А Фарр и мудаки, которым отваливали немалые суммы за безопасность заведения, просрали всё! Но босс Бамбо не из тех, кто позволяет своим наемникам так-то облажаться! Просрется ли Фарром ранкор, по старой-доброй традиции каджидиков? Или босс Бамбо приготовил нечто особенное для мудака дня? Ща босс толкнет речь, а потом будет веселье!
Мечислав последовал совету, пройдя внутрь помещения. Новый босс все равно не будет ни с кем говорить, пока не выступит перед новой публикой, это очевидно. А после выступления его будет еще проще перехватить.

Страх дикий обуял Мечислава. А что, если охота закончится на этом, и покинет мир этот недруг на челноке ближайшем? Как неотмщенные души предков смогут простить Мечиславу нерасторопность его? Матерь простит, батя, наверное, тоже, а братья? Младшенькие могут обидеться.
Служитель Леро могучей рукой воина за грудки притянул к себе глазастого нелюдя: «Немешкая, в спидеррр!». И грозно зраки его впились в тусклые зенки дуроса, влияя, милостью Божией, на разум слуги хатта. И хотя и был тот силен духом, но кто может противиться воле взъяренного богобоязненного мужа, чей данный Богам обет, неисполненным оказаться может?
Бойцов проверренных и отважных! - распоряжался Мечислав, и Верный вторил его словам утробным рычанием. - Стволов и грранат поболее!!! Каждый миг доррог.
И, как телегу волоча за собой местного заправилу великаньими шагами устремился зуантавиец в скрытые от посетителей внутряные палаты этой корчмы. Словно от шагохода ситского отлетали от Мечислава попадавшиеся ему навстречу люди и двери. К запасному выходу для работного люда здешнего предназначенному спешил зуантавиец, там должна быть посадочная площадка для гравилетов и летунов, там, наверное, спидер дуроса и спидер, наверное, хороший.
Мечислав не оборачивался, он был уверен, что за дуросом последуют все его стражники. Зуантавиец не надеялся, что кто-то из них сможет убить хищника, иначе бы возлюбивший Эринию шел один. Мечислав надеялся, что вся эта вооруженная чернь сможет отвлечь кровожадного нелюдя в то мгновение, когда Боги направят карающую длань зуантавийца на разящий и последний удар.