Две колесницы летающих парили над чашей поля для игрищ молодеческих, а Мечислав и бойцы дуроса изумленно взирали вниз, на кровавую сечу, развернувшуюся вместо праздника.
Воины хатта с дикими криками начали стрелять и кидать гранаты в гущу наступавших на их предводителя уродов.
Зуантавиец не принял участия, он возносил молитву Велесу, покровителю всех тварей неразумных, просил удачи для Верного. И благодать Божия спускалась на человека и волка, и глаза Верного, нюх и слух его стали глазами, нюхом и слухом Мечислава.
- Почуй его, Верный, почуй, пожалуйста! - горячо прошептал на ухо своему меньшому другу воин.
Умное животное поводило черной мордой, захватывало воздух ноздрями, а Мечислав молил и Леро, и Эринию, чтобы поймал Верный своим чутким носом то дуновение ветерка, которое принесет мерзкий запах ненавистного ворога.
"Эриния, ты возлюбленная моя кромешная, сжалуйся, пошли мне удачу..."

Шерсть на загривке Верного стала дыбом, и рык глухой издал он. Давал понять хозяину, что чует, чует дичь. Возблагодарил Мечислав Эринию мысленно, но краткой была его благодарность. Потом он вознесет молитвы и принесет жертвы в храме чернокрылой полубогини. А сейчас Мечислав должен быть скор, как луч солнца, ибо настало время не молитв, но выстрелов.
Он запустил пальцы под густую шерсть волка, и нюх Верного стал его нюхом, и чуял он своего пятенщика, и каждый прыжок вражины лютой не оставался незаметным воину Леро. А запах сразу же стал ненавистен, как тварь, что испускала его, и словно острый яд по сердцу был этот запах.
И уже не нужна была помощь Верного Светловидовичу. Закипали в нем лютые страсти, и благодать Мира Божьего уже с головой накрывала служителя Леро, и в ней видел он багрово-красные клубы, что оставлял за собой в невещественном хищник.
Мечислав следил за тварью, приготавливаясь. И вот она приземлившись около хатта, встала на одном месте!
- Во славу Леро!! - призвал он на помощь своего Бога, и выпустил короткую, в три выстрела, очередь из копья.

Мечислав вырвал осколочную гранату из рук родианца, которую тот уже собирался в толпу швырнуть, и метнул ее в сторону таящегося за щитом хатта ворога. Направляемый Богами и волей их верного служителя, Светловидовича, летел снаряд разрывной далеко, как из пращи запущенный. Пролетел он над шатром защитного поля, завис над хищником, аки лодья космическая на репульсорах перед посадкой, и рухнул вниз.
А воин уже прыгал за руль спидера, сжал витязь богатырским туловищем своим кормчего, да так, что тот чуть с машины не выпал, благо изловчился зацепится за борт. А спидер уже сдернул с места так, что зуантавийца к спинке прижало, а стоявшие люди лихие с ного попадали. И крутой разворот - по дуге обогнуть щит, разделявший Мечислава и хищника, ибо сомневался мститель, что получится живучего и хитрющего противника погубить одной гранатой, ох сомневался. Но пока тварь будет с гранатой что-то делать, промчится Мечислав на бреющем, да расстреляет скотину. И одной рукой он держал руль, а другой  - копье. Острие, как стрелка компаса на полюс, смотрело туда, где находился коварный враг.

Камнем падал вниз спидер, и, будь он живым, то вскрикнул бы подстреленным зверем, жалобно и пронзительно. Но Мечислава уже не было на израненной машине. Как бы не прятался от взора хищник, но от ока божьего не скроешься, ни в траве густой, ни под толщей морей, но за устройствами хитроумными, что способны обмануть глаз человеческий али звериный, но бессильным против всемогущества Богов.
И Мечислав, Богами отмеченный, хоть и не видел зраком прыжков твари, но видел все ее ухищрения иным зрением. И когда закладывал свой прощальный вираж флаер растрелянный, прыгнул зуантавиец, оттолкнувшись от борта металлического, вослед зверю. Разогнавшаяся машина усилила прыжок его своей скоростью, но сила Богов дала своему служителю мощь многрактно большую. И невидимой дланью, сильной, как звезд притяжение, и заботливой, как матери прикосновение, перенесен был Светловидович прямо на парапет ограждения, за которое цеплялся когтями гнутыми мерзкий и умелый ворог зуантавийца доблестного. Но не сталкивался ворог этот с опричными дружинами воинства Зуантавии, да паче того, с плащеносцами опричными, Богами отмеченными. А один из них, Мечислав, сын Светловидовича, стрелял сейчас в него с расстояния в пару саженей йордовых, сверху вниз, на парапете шириной в три-четыре ладони стоя.
Да пребудет милость Богов с тобой, Мечислав, ибо дали они тебе одно-два мгновения, ибо уже наводят на тебя дула смертносоные прихлебатели хатта поганого, и хоть смутил ты их своим прыжком чудесным, да ненадолго, и будь готов отражать выстрелы их щитом отмеченного, а там уже и зверь уйдет, скроется в каменных чащобах луны-города, и поминай, как звали. А помощник твой, Верный, без сознания среди обломков лежит, и не сможет тебе в горячей битве пособить. И остается тебе, воин Зуантавии, надеяться, как впрочем, и всегда, на Леро, отца твоего небесного, да Зуантави, матерь зуантавийцев всех, да прочих Великих Богов, и всех иных Богов и полубожеств, но паче всего на Прехраброго, опричной стезей которого шествуешь ты, да на Эринию, что черным крылом своим манит тебя вперед, к губителям семьи твоей. А пока что стреляй, Мечислав, в аспида инопланетного, приноси жертву Терпеливой, пока близка жертва ее, да у тебя время есть на очередь краткую.
Во славу Леро! витязь.

Боль оборвала все нити, связывавшие Мечислава с Миром божиим. Он видел, как попал в зверя, слышал крик боли его, но смерти твари Мечислав не почувствовал. Не ощутил он того резкого укола где-то то ли в голове, то ли в сердце, а скорее всего, в душе бестелесной, что всегда ощущают отмеченные, если кто-то погибает рядом с ними. И не потому зуантавиец не чувствовал гибели хищника, что избежала конца тварь живучая, а потому, что связь с Богами прервал выстрел ненавистного чудовища.
И только собственную боль сейчас мог чувствовать смеживший веки от боли Мечислав. Он лежал на спине, возле высокой ограды, что отделяла трибуну от той пропасти, в которую рухнул хищник.
«Благодарю тебя, Чернокрылая, - шептал про себя Мечислав, возносил молитву, снова ладил мосты между миром сем и Миром божиим. - Ты, Терпеливая, возлюбленная моя, чьей милости алчу я, как мать - ребенка здорового...»
Он молился не истово, не страстно, но глубоко прочувствованно, и боль в обоженной груди, затихала, и благодать Божия накрывала Светловидовича своим блаженство несущим коконом, и снова мог ощущать тварь Мечислав, и разум его уже начинал свое незримое шествие по тому следу, который не скроешь, который всякое существо хоть чуточку мыслимое оставляет в том, разлитом по всей Вселенной, нечто, что именуют джедаи Силой великой, а зуантавийцы благодатью Божией.
И глубокую красную борозду оставил за собой в Благодати  раненный и испуганный хищник, пока падал, царапая стену, в отчаянной попытке остановить своей  полет. И недвижно лежавший зуантавиец следовал, с помощью Богов, мыслью по этому нестираемому следу.

Мечислав закончил молитву и пребывал он в неге блаженной, наслаждаясь, аж до замирания сердца биения, накрывшей его благодатию Божией, с небес сошедшей. Тварь была мертва, след ее незримый тянулся до земли, размытым пятном алело его копошение на поверхности, и след гас. Потом Светловидович, по заветам предков да наказам Богов, совершит над телом ворога обряд во славу Леро и Эринии, да пусть чтут их все потомки зуантавийцев до скончания времен.
Но это будет после, а пока что витязю требуется уберечься от гнева дружины хаттской.
Медленно и величаво даже, будто орк вылезает из берлоги, выпрямился муж зуантавийский, сидя на полу хладном, металлическом. Выжидающе вперились зраки его в свору хатта, и щит  отмеченного раскрылся перед воином, серебрянным кругом чистой энергии прикрыло волшебное оружие своего хозяина от выстрелов вражьих, от всех зарядов смертоносных, болтерами бластеров, раскаленными, огненными, начиная, и дротиками, ядами жгучими смазанными, заканчивая.
Одесная Светловидовича взяла копье Леро. Но острие оружия, для каждого витязя Зуантавии славного, было направлено пока что вверх. Мечислав не искал драки, но и не боялся числом превосходящего соперника.

Встал Мечислав на обе ноги, огляделся взором хладным окрест. Щит светился на левом локте его, и копье в его длани острием вниз глядело. Сломанное ребро покаловало в боку, но не была боль эта невыносимой, вымолил Светловидович у Богов эту поблажку, благо Отмечен Богами с детства был, а завсегда Отмеченные особым снисхождением Божиим пользуются, когда бой смертный ведут или же другим опасностям подвергаются, ибо обострены в те минуты чувства их и сильной страстию сердца переполнены, а молитва горячая, крепкая, пламенная почти всегда отклик у Богов находит, и не зря мудрые волхвы говорят, что молитва как поцелуй любимой женщины быть должна.
- Ты еще дерзких не видел, - отвечал зунтавиец вопрошавшему, глазом не поведя на вопрос задиристый.
Друг Мечислава лежал в беспамятстве и не было сейчас дела Светловидовичу до вахлаков местных. И спиной он к ним оборачиваться не боялся, знал витязь, что даже не видя, как рука вражия для удара коварного измахнется, успеет зуантавией уклониться, потому что и незачем ему видеть, ибо Боги все видят, а служитель Их, милостью Божьей отмеченный уже знает.
К Верному подошел Мечислав да на корточки рядом с ним присел и печалью глаза Мечислава исполнились.
- Верный?! - окликнул Мечислав, словно спрашивал о чем-то, волка своего преданного. А лежал тот волк  на полу, аки кукла тряпичная, разбросались члены его обмякшие по холодной поверхности, да ни единого шевеления, ни веком, ни лапой не было.

Неспешно шли по следу Мечислав и союзники его случайные, хотя Верный рвался вперед, и крупной дрожью било волчье тело напряжение охотничье. Но опасна была тварь. Если схитрилась в живых остаться, то любого коварства смертоносного ожидать можно было от зверя, любой западни преопаснейшей.
Но и не медлил воин Зуантавии, нельзя было дать бежать ворогу, позволить ему залечь в берлогу, зализать раны и снова вернуться в эту смертельную игру, с восстановленными силами.
Ошуя на загривке Верного, одесная копье сжимает - так вышел на посадочную площадки Светловидович, будучи готов и к подлым уловкам и к открытой битве. Но ни того, ни другого не случилось, никак не проявил себя ужасный алиен, и даже виду его тут не было.
Но нюх умного животного обмануть было нельзя, обученное для ратной службы оно ухом не повело в сторону собравшегося взлетать транспорта. А и не надо было. Ибо отмеченный Богами Великими Мечислав знал, где находится тело врага его смертного, поелику связан был разум его незримыми нитями со всеми чувствами друга своего зубастого, и не хуже Верного чуял зуантавиец смрад того, чью жизнь обещал он даровать Эринии.

Прихвостни Бамбо совсем немного не успели – пальба из бластеров пришлась по взлетающему и пытающемуся маневрировать флаеру, ионные гранаты до него уже не доставали. Парочка, правда, царапнула по обшивке и с глухим треском разорвалась, почти сняв энергетический щит. Транспорт-то был не из простых, свои служебные транспортники ситхи оснащали неплохой бронёй, на этой адовой планетке без неё никак, когда требуется доставить ценный груз.
А ценный груз между тем мешком лежал под ногами наёмников, ощетинившихся стволами, из которых в любой момент могли вырваться смертоносные лучи, чтобы добить опасную тварь. Обстрел транспортника не прошёл незамеченным – треск принимающей удары на себя энергозащиты, быстрый окрик-предупреждение пилота (настоящий профи, ага), и наёмники похватались за стены, сиденья и друг за друга, чтобы не упасть, когда флаер затрясся, пытаясь побыстрее уйти из-под обстрела и совершая довольно непростой для грузовика манёвр. Фигурами высшего пилотажа здесь, разумеется, и не пахло – банальный рывок вверх, резкий разворот в нужном направлении – и флаер, преследуемый одинокими гранатами и лучами, понёсся прочь со стадиона.
Даримир выдохнул с облегчением, отталкиваясь от стенки и вновь принимая вертикальное положение. Хорошо, что ему не привыкать к тряске летательного аппарата, а один из наёмников, по всему видно – сухопутная крыса, таки выблевал на пол содержимое желудка. В ноздри ударил кисло-горький запах. Какую гадость он жрал, спрашивается.
Ещё бы немного задержались – и пришлось бы объясняться с охраной Бамбо. И скорей всего, на языке оружия.

Прыжком, невероятному скоку хищников, подобным забросил Мечислав себя в ближайший спидер. Взломал панель приборную, провода соединил, цепь электрическую, что в движение машину приводит, наладил зуантавиец смекалистый, хотя и не было ключей от него. И Верный запрыгнул следом, в начинавшую отрываться от площадки машину.
И вот уже стайка спидеров, флаеров и гравициклов мчится в погоне безудержной за беглецами. Один из них Мечислав, но и стражи хатта не отстают.
Не лез на рожон Леро служитель, не рвался на наконечник копья. Пусть пока разбойники здешние пальбу ведут. А Мечислав хоть немного сил сбережет, боль кривила губы его, как не велика сила Богов, как ни молись, как ни призывай благодать Божию - травмы тяжелые такими и останутся.
А пока от Мечислава требовалось лишь рулить и не отставать. И обратился он, держась в косяке плотном хаттовской стражи, к Леро всепобеждающему, и Эринии Долгопамятной, просил зуантавиец о милости их, о удаче и меткости.