1. Имя. Леонид, Олег, Евгения Алдонина, Алла (про Аллу Кесс потом напишет все пункты, кроме био)
2. Возраст. Леонид — лет 60 всего, 20 не-жизни, Олег — 40, Евгения — 45, Алла — лет 60 всего, лет 30 не-жизни.
3. Раса. Леонид — вампир, Бруха, Олег — человек, Евгения — человек, гуль, Алла — вампир, Бруха.
4. Приключение. Приключение 005 - Багдадский Маскарад.
5. Внешность.

Леонид. Выглядит лет на 40, может, чуть старше. Мимика невыразительна. Внешность ярко-выраженная нерусская. Кожа смуглая, даже темно-смуглая. Глаза чуточку раскосые, черные. Нос крупный. Волосы густые, черные. Подбородок с ямочкой. Стрижется коротко. Усы и борода также густые. Роста среднего, телосложение крепкое, жилистое. Ладони рук мозолистые, костяшки сбитые. Волосяной покров на теле густой весьма. Раньше носил католический крест, но сейчас надевает его лишь время от времени, по настроению.

Алла невысока ростом, около 1.60 м, поэтому постоянно носит обувь на высокой платформе. Тип внешности – ближнекавказский: длинные черные волосы (обычно заплетены в косу), черные брови, выразительные карие глаза. Лицо симпатичное даже по европейским меркам, телосложение худое, ближе к спортивному. Движения Аллы плавные, «кошачьи». В целом выглядит лет на 27, хотя на самом деле ей далеко за 60.

Олег. Среднего роста, плечистый, иногда в кепке, иногда без кепки, морда лица руссоидная, волосы черные, лоб пересекают две горизонтальные морщины, глаза глубоко посаженны, светлые, нос прямой, подбородок с ямочкой, губы выразительны, гладко выбрит, обычно.
На туловище масса татуировок: ACAB, Troublemaker, RASH, какие-то абстракционистские, художественные цветные тату вокруг обоих плечей, красно-черный флаг, Good night, white pride с соответствующей эмблемой, RAF, «Анархия мать порядка» и Свободу Александрии.

Алдонина. Выглядит гораздо моложе реального возраста, лет на 25. Ну вообще, симпатичная баба, нечего слишком подробно внешку расписывать.
6. Характер. Леонид, в сущности, человек конформистский. Точнее сказать, пластичный. Он легко меняет и образ жизни, и обстановку. Лабилен. Тяжелее всего ему будет перенести одиночество, не уединенность, а именно одиночество, и диктатуру, подчинение кому-либо. Вся жизнь его протекала в коллективах, причем в коллективах, где царила атмосфера товарищества, взаимопомощи, братства. Он не поддерживает лозунг анархистов «Ни вождей, ни государства», он так живет, и по-другому никогда не жил. При этом, как указывалось выше, одиночество ему перенести очень тяжело, личность его формировалась не в урбинизированном, городском обществе, которое формирует атомарных личностей, лишенных естественных, органичных связей, и для которой солидарность с кем-либо есть результать волевого решения. Для Леонида отказ от проявления солидарности будет волевым решением. Также у него не выработалось характерного для городского жителя уважения к своей и чужой интимной сфере. Со временем он понял, что у городских свои замашки, и он это учитывает, но считает это очередной причудой так называемых цивилизованных. Типичное для жителя относительно цивилизованной страны «табу на насилие» у Леонида не имеется. Ударить, порезать или выстрелить для него естественно — когда это естественно, но не тогда, когда законно, как у прочих обитателей городов. Зато он очень вежлив с людьми, за которыми чувствует определенную силу, что неудивительно, учитывая, что долгое время он жил в Зоне анархии, где каждый второй может и пристрелить за грубое слово. Такой же вежливости требует он и от окружающих. Зато чувствуя в человеке слабость становится развязанным и неучтивым. Впитанные с раннего детства основные постулати христианской этики для Леонида незыблемы. Они прочно сидят в подсознании, и перешагнуть через них не то, чтобы невозможно, но требует определенного волевого усилия, и в дальнейшей несоответствие интеллектуально-нравственных установок и собственного поведения будет иметь некоторые психические последствия. Впрочем, нужно учесть, что христианская этика здесь с геварианским уклоном, ага. Надо сказать, что, будучи человек с развитым чувством собственного достинства, Леонид стесняется, когда говорит по-русски, своего дикого акцента. С другой стороны, осваивать русский язык он считает культурной капитуляцией перед чуждой ему цивилизацией городов. Противоречие он разрешает тем, что как можно меньше говорит по-русски. После долгого перерыва, он припал к источнику культурных благ с жадностью, и даже спустя 20 лет запал этот не угас. Он любит в свободное время почитать что-нибудь из древних, поглядеть старое или арт-хаусное кино, послушать контркультурную музыку и так далее. Однако ему не близки дух и эстетика массовых действ и зрелищ, теснолюдая дискотека в ночном клубе и заряженная политическими лозунгами толпа ему скучны и неинтересны. Биография Леонида такова, что его сексуальная жизнь с ранних лет была чередой деловитых случек с сугубо прагматичной целью появления на свет потомства,  поэтому у него не развилось ни желания, ни умения заводить и развивать отношения с противоположным полом. Собственно, половая жизнь Леонида никогда не было сложнее, чем у дворового кобеля, а потому он всегда искренне удивлялся, и даже раздражался, обнаруживая у некоторых какие-то другие представления и ожидания от межполовых контактов. Та же Евгения Алдонина, переспав с Леонидом один раз, больше никогда не пыталась повторить этот опыт. Не смотря на некоторую ее эмоциональную тягу к волевому, самодостаточному мужчине, каким был Леонид, ей хватило ума не пытаться сойтись с ним, дабы переделать его под себя, и поэтому она спокойно, хотя и не без сожаления, отпустила его в свое время.   
Кстати, раз уж речь зашла об Алдониной. Алдонина всегда отличалась здоровым честолюбием, а точнее сильной волей, позволяющей ей упорно стремиться, не сбиваясь с намеченного пути, к реализации своего недюжинного человеческого потенциала. Развитый интеллект дополняется сильными и стойкими эмоциональными реакциями. В ней чувствуется желание жить. Хотя сама она о себе так никогда бы не сказала, ибо слоган «бери от жизни у все» у нее ассоциируется с бессмысленным прожиганием жизни. Но при этом этот слоган отлично подходит к ее жизнеописанию. Евгения всегда, оказываясь перед выбором, решала идти путем, требующим от нее высокого напряжения нервных, а порой и физических сил, при этом еще и побуждающим ее личность к росту и раскрытию. Когда она чувствовала, что поставленная задача приведет, помимо напряжения еще и к деградации, она отсупала в сторону. Евгению отличает высокая самодисциплина, которую ей не так сложно поддерживать из-за сильной воли, а впоследствии и сложившейся уже привычки. Она аккуратна, собранна, организованна. Потому ей лучше, чем многим, удается выступать организатором, выполнять работу ответственную, работу, провоцирующую сильные стрессы, где человек находится под постоянным, шквальным огнем постоянно возникающих проблем, груз решения которых висит на нем. Сперва, когда Алдонина только начинала вспахивать лидерскую стезю, у нее были некоторые проблемы с делегированием полномочий, чувство долга вынуждало ее делать все самой, но пришлось выучиться и этому. И Евгения выучилась. В отношениях с людьми ей глубоко претит всякий диктат и тирания, цитируя Высоцкого «я не люблю насилье и бессилье». Вот и Алдонина не любит ни насилья, ни бессилья, даже морального, хотя они и не пацифистка в духе Толстого. Если говорить о политических взглядах, то Алдонина такая стихийная левая, в духе розового социализма. То бишь за все хорошее, против всего плохого, за справедливость, миру мир, дружбу и жвачку.
В отличие от нее Олег, фамилия которого, кстати, Пузырев, есть не стихийный, а вполне устойчивый анархо-коммунист марксистского толка, который мог бы сказать о себе словами контркультурного поэта: «Я вижу план, и я знаю, что делаю. Да, я смутьян, I put а spell on you”. Виной тому, что он вообще вляпался во всю эту тему стало романтическое влечение 15 юноши, к чему-то такому, что вывело его из унылых будней куда-то, где жизнь имеет хоть какой-то смысл, кроме подобной бегу белки в колесе борьбы за наживание. Потом стало весело, когда дрались с гопничками или правыми, иногда с копами, от которых, впрочем, чаще бегали. Ну и всякие свойственные молодежи вечеринки, вся эта беспечная атмосфера, когда все куда-то идут, но никто не спрашивает куда, и засиживаются дотемна, и весело без вина, и потому пьют немного, но за обаяние борьбы, за идеалы, которые ковали на огне, за буржуазных дочек, которых после победы возьмут себе. Тогда же Олег стал читать левых мыслителей и публицистов, завершая становление своего мировоззрения. У многих с возрастом все это проходит, как и увлечение любой другой субкультуркой, но вот у Олега увлечение субкультурой переросло в нечто более серьезное, и до сих пор это самое серьезное не гаснет. Где-то в глубине души он этим горд, но в глубине, потому что нет особо времени, чтобы гордиться, ибо трудиться надо. Это осознание того, что работать надо вынуждает Олега тащить эту лямку, хотя, будь его воля, он бы давно все забросил. Но, увы, пока что он не видит, что его уход с переднего фронта борьбы не принесет вреда общему делу. А так бы он с удовольствием занялся автомеханикой всяческой, к который его весьма и весьма тянет. А в свободное от всякого авто и мото дела, посвящал бы своей давней страсти. Олег весьма и весьма чувствует и ценит эстетику и дух объединенных народных масс. И политические сборища, и шумные дискотеки, и спортивные зрелища — разгулявшаяся природная стихия народного сбора захватывает художественные чувства Олега, наполняет его экстазом, знакомым всякому пылкому художнику, и Олег чувствует себя фотографом, который одновременно и наблюдает морской прибой, и испытывая потребность духовного слияния с природными силами, фотографирует. Разница в том, что Олегу нет нужды фотографировать народные силы в момент их могучего явления, дабы слиться с ними, потому что он сам часть этих сил.   
Алла – глубоко верующая христианка, причисляет себя к геварианской церкви. Проведя 10 лет в рабстве в каком-то русском борделе, она могла бы запросто стать одним из тех сломленных несчастных существ, чей удел – влачить жалкое существование в трущобах, на окраине цивилизации. Но судьба распорядилась иначе, и сейчас Алла – сильная решительная личность, «железная леди», фактический лидер анархического движения в Саратове. Курит. Не лишена человеческих привычек и моральных качеств, таких как самоотверженность, честность (когда она не принесет вреда), сострадание. Однако все же не стоит причислять Аллу к типичным героям американского типа – эта женщина может, если под угрозу поставлена некая ее «высшая цель, предначертанная Богом», пожертвовать некоторыми невинными жизнями, взять грех на душу. Вся жизнь ее сводится к войне с политической верхушкой и установлению «свободы, равенства и братства»… ну хотя бы в Саратове.  Алла легко подстраивается под новые обстоятельства и нисколько не привязана к роскоши цивилизации. Жизнь заставляла ее существовать в различных условиях, и она в общем-то дамочка выносливая – и в физическом, и в моральном плане. Большую часть жизни у нее не было близких и друзей, поэтому она может в общем-то в любой операции действовать в одиночку. Сейчас у нее есть гуль, Женя Алдонина, но у Аллы с ней тяжелые отношения. Зато к брату своему, Леониду, она по-настоящему привязалась, и он стал для нее единственным реально близким человеком в кажущемся беспросветном существовании. Алла свято верит в идею анархистов, в идею бесклассового безгосударственного общества – и верит, что такое возможно уже сейчас. Алла терпеть не может изнеженных столичных барышень и богатеньких кретинов – считает их проявлениями мирового зла, порождениями дьявола, с которыми «рыцари божественного ордена» должны бороться. Алла уважительно относится лишь к тем, кто так или иначе поддерживает ее политические взгляды, хотя бы косвенно, остальных же «правых», «ультраправых» и «либерастов», естественно, презирает, считая их либо угнетателями свободного народа (если «правый» сам лезет во власть), либо безвольными тупицами, целующими зад царю-батюшке (если монархист хочет жить при государе). Алла не отличается высокими этическими манерами, может сказать «крепкое слово», но не стоит вот так с ходу называть ее бескультурной овцой – со «своими» она сдержанна, учтива, вежлива. Как и у большинства Бруха, у Аллы вспыльчивый неустойчивый характер, который проявляется циклами ярости и хладнокровия. Алла не увлекается современной массовой культурой, разве что отдает предпочтение этнической музыке и кое-какой зарубежной литературе с явным антикапиталистическим уклоном. Вообще читает мало, редко, и в основном – религиозную литературу.
7. Биография.
Как известно, капитализм дерьмо, а все капиталисты сволочи. Этот тезис подтверждается рядом примеров, за которыми далеко ходить не надо. Да взять глобус, и найти там Кавказ, к примеру.
Воспетый Пушкиным и Лермонтовым, красочный и яркий край, где зеленые отроги снеговершинных гор омываются двумя ласковыми морями, и живая природа расцветает пышно, и мягкий орнамент ее в чудной гармонии оплетает суровую красоту неживой природы, этот зимной рай, ставший родиной для людей простых и диковатых, с красивыми черными глазами, был превращен очередной империалистической войной в невыносимую для жизни пустыню, и стягом захватчика над сожженой крепостью водрузило, вороньим гнездом над кладбищем, Братство Нод свои черные базы.
Но ко всему приспосабливается человек, и нет преград несокрушимых для его разума. Так и кавказские жители приспособились и к повышенной радиации, и к превышающей 50-процентную планку детской смертности из-за нежизнеспособных мутаций, и острую нехватку пищевых ресурсов.
Забылись прежние патриархальные нравы, и воином считался уже каждый, способный держать оружие, независимо от пола и возраста. А стрелять здесь учились раньше, чем говорить, а говорить учились для того, чтобы узнать от старших товарищей, как обращаться с взрывчаткой. Здесь не хватало людей, а потому к отклонениям от нормы, часто случавшимся из-за высокого радиоактивного фона и долгого потребления продуктов ГМО предыдущими поколениями, относились терпимо. Если мутант мог держать оружие, он был воином. Не мог — занимался хозяйственными работами и воспитанием детишек.
Каждый, кто не из твоего племени, был врагом, а потому одинокий путник всегда держал оружие на виду, чтобы не показаться излишне подозрительным. Это подозрительно, когда человек едет по Кавказу без оружия, а если видишь что-то подозрительное, то лучше сначала выстрелить, а уж потом разбираться. Главная задача твоя — спасти свой клан, ибо без клана не выжить, и остается лишь бежать на север, в Россию, или на юг, в Турцию, где ты обречен работать с утра до ночи, стирая кожу до костей, чтобы заработать право покормиться на ближайшей свалке, да поспать у ближайшего забора. Хотя оказаться в цивилизованных странах можно и иным путем. Их представители иногда сами заезжают на Кавказ, захватывая в плен местных жителей, ради последующей их продажи на органы. Хотя чаще предпочитают не захватывать, а покупать. Так проще. Турки покупают русских, русские — турков. Задача кавказцев пополнять запасы, набегая на Волгоградскую область, или же в Турцию. Кавказская зона анархии — один из крупных центров торговли людьми, а также точка транзита для опиумных караванов из Афганистами. Здесь наркотрафик разветвляется: одна ветка идет на Север, в Россию, другая — дальше на Восток, в Европу.
И только древние, как мир, горы помнят о том, как высаживались на черноморские берега бывалые морские волки из Эллады, как основывали они тут свои колонии, как многообещающе разгорались очаги автохтонных кавказских цивилизаций, и как неумолимо затоптаны были они монгольской конницей; как отчаянно, но безуспешно восставали против восточных владык бесстрашные аланы, и как подавляла мятежи свободолюбивых горцев Золотая орда руками своих послушных русских вассалов; и как легко мчались по спокойным водам двух морей казацкие чайки, и взбивали пену форштевнем персидские бусы и турецкие галеры.  Хранят память излучины обжигающе-ледяных горных рек о ритмичной поступи могучих военных колонн двух империй, двуглавого орла и полумесяца, веками деливших между собой никогда доселе не принадлежавшие им земли, и о прекрасных в своей безнадежности попытках вольных народов отстоять свою независимость, жестоко и свирепо подавляемых безжалостной силой гигантских империй; и о комиссарах в пыльных шлемах, с холодным взором и горячим сердцем, и дивился тогда Кавказ на этих невиданных ранее людей, явившихся к простонравым дикарям не с топором и винтовкой, а с книгой и циркулем; и о кровавых битвах армады черного креста с воинством красной звезды. Все это  могли бы рассказать камни и деревья, земля и снега, моря и звезды, но никогда не расскажут люди, которые не помнят прошлого родного края, как не помнят и своей, рано погибшей письменности. Но и без этих воспоминаний, твердо знают они и ненавидят врагов своих, тех, кто превратил эту чудную страну в унылую пустошь, тех, кто обрек миллионы людей на смерть, и сотни тысяч на выпаривающую все духовные силы души и разума борьбу за выживание, тех, кто и сейчас не оставляет в покое недоуничтоженный народец, все требуя и требуя новых партий живого товара, тех, кто называет себя цивилизованными людьми, чьи души захвачены золотолапым микробом, имя которому рубль, который захватив, подобно гоа`лдам разум жертв своих, заставляет их поклоняться величейшему из всех Системных лордов, Его Препохабию капиталу.
Ух, бля, ну и растянулось у меня лирическое вступление. Переходим к делу.
Однажды, а если говорить точнее, то лет 70 назад, где-то на Кавказе бойцы самого Великого амира-президента-султан-хана-генсека именем Пророка Хасана Джиоева, (Обилие титулов тут было делом обычным, что они точно означали уже никто не помнил, и любой вожак шайки басмачей более трех человек украшал себя титулом поцветистее, дабы не казаться лохом в глазах соседей) разгромили караван Великого царя-императора-раджи-шейха Бахвы Ревзаева, а пленных повесили, оставив разъясняющую их действия надпись: «Повешены как осетины и гяуры». Спустя несколько месяцев укрепленный аул, служивший «столицей» территории, контролируемой Хасановым, а также крупным центром торговли органами, «живым товаром», откуда уходили торговые колонны в Турцию и Россию , взяли штурмом объединенные силы осетинских султанов-амирой-князей-спикеров-как-их-там-дальше. Оставшихся в живых чеченцов и ингушей осетины повесили, оставив надпись: «Повешены не как нахи и мусульмане, а как бандиты и убийцы». Когда малолетние дети успели стать бандитами и убийцами осетины не разъяснили.
Победители спешно покинули поле битвы, едва успев совершить казнь, ибо уже стремились с разных краев на помощь собратьям воины-нахи, и откуда-то из тьмы на пепелище выехали две вооруженные всадницы. Быстро, но не суетно действовали они. Одна, спешившись, обходила уцелевшие дома да сакли, пока подруга ее оставалась на улице. Итогом поисков стал маленький чернявый детеныш и такая же смугленькая девочка,  оба лет трех от роду, которые не были найден палачами, поскольку умирали, и, молча, без плача и стенаний, лежали в забытьи.
- Посмотри, сестра, - сказала высокая белокурая девушка, протягивая человечка сидящей верхом своей напарнице. - Может быть, получиться, помочь им?
Та молча слезла с коня, положила детишек на еще теплую после жаркого дня траву, и возложила руки на лоб безвинных страдальцев. Глаза ее были прикрыты, губы что-то беззвучно шептали. Со стороны она казалось совершенно расслабленной, но постепенно пот мелким бисером стал покрывать ее скуластое монголоидное лицо. Минут пятнадцать прошли в напряжении и молитве. Наконец, азиаточка встала, с трудом подымаясь на ноги. Оттерла пот ладонями, которые не переставала колотить мелкая дрожь.
- До дома их, бог даст, довезем, а там уж точно поможем.
Блондинка соорудила нечто вроде слингов для малышей, и красивые резвые лошади унесли четырех людей прочь.
Такой дурацкой и непонятной вещи как свидетельство о рождении в Кавказской зоне анархии никто не использовал, а потому как зовут мальчика спасшие его геварианки не знали, да и не хотели знать, поскольку при крещении все равно нарекли бы их христианским именем. Как они и сделали, назвав детей Алла и Леонид.
Кавказская зона анархии дала приют аж трем аббатствам геварианцев, двух мужским и одному женскому. И хотя нашли и выходили Леонида воительницы революции, воспитывали его все же рыцари. И вот Аллу растили уже сами женщины. Так вышло, что, будучи, очевидно, братом и сестрой, Алла и Леонид друг о друге никогда и не знали.
А встретились они уже спустя много лет, в славном городе Волгограде, и если бы Леонид знал, что Алла его сестра, то он бы, без сомнения, подивился тому, что выглядит она не на сорок с хвостиком, как он, а лет на 30 максимум. Но он этого не знал, а потому и ничуть этому не подивился.
Аббатство, воспитывавшее Леонида находилось неподалеку от берега Черного моря. В девятнадцатом веке Пушкин писал здесь свои гениальный «на холмах Грузии», сейчас же здесь не было ни поэтов, ни виноградников, и только тьма по прежнему ложилась вечерами на берега все так же шумевшей Арагвы. Леонид провел в аббатстве 10 лет, когда злосчастным днем попал в засаду, устроенную очередной шайкой лихих джигитов, турецкий невольничий караван, возвращавшийся домой. То ли кто-то очень непростой и важный возглавлял этот караван, то ли просто турки были в тот кон не в настроении, но отомстили они ужасным образом. Турецкий ракетный катер тупо разрядил весь запас своих ракет «по площади», ориентируясь на последнее полученное от каравана сообщение. Неизвестно, попали ли под обстрел обидчики, но вот аббатство под обстрел попало.
Божьей помощью Леонид выжил, и, не зная куда податься, подался куда глаза глядят. Глаза привели его в Осетию, где он и остался жить в одном из аулом. Парень был крепок и вынослив, стрелял хорошо, дрался ловко и умело — чего еще надо для того, чтобы тебя как равного приняли в кавказском ауле?
Здесь Леонид остался на 30 лет. Поначалу жилось среди грубоватых и примитивных горцев неуютно, но потом освоился, полюбил и здешний народ, и их нехитрые забавы. Наловчился устраивать засады, путать следы, и наоборо, распутывать, обустраивать схроны и находить их. Неоднократно его, джигита смелого и сильного, выбирали для оплодотворения дев молодых и выносливых. Он особо не считал, но определенный вклад в повышение рождаемости в кавказской зоне анархии Леонид сделал.
Бывал он и ранен, и даже серьезно ранен несколько раз, но в итоге остался в живых. То ли удача, то ли мастерство хранили его, но по мере того, как текли года, выдвинулся Леонид в одного из наиболее опытных и долгоживущих бойцов своего клана. Хотя и имел репутацию человека чудаковатого, категорически отказываясь участвовать в набегах за живым товаром. Но, несмотря на этот недостаток, его ценили, и расстроились, когда Леонид вместе с группой товарищей оказался захвачен волгоградскими казачками, совершившами рейд по кавказским предгорьям с целью пополнения запасов доноров для российского бизнеса.
Однако, не так-то просто удержать в плену матерого кавказского джигита с 30-летним опытом выживания в зоне анархии, прошедшего, к тому же еще и кое-какую геварианскую выучку. Уже в самом Саратове Леонид сбежал от своих похитителей.
Тут заканчивается предыстория и начинается сама история.
И начинается она у одного из входов в саратовское гетто для беженцев. Высокий забор, метра три высотой. Поверх забора тянется колючая проволока. С интервалом в 50 метром стоят вышки, на которых автоматические турели перемежаются с живыми охранниками. Шесть утра. Охранники сменяются, бегущий по проволоке ток отключается, открываются ворота.
Лица кавказских и среднеазиатских национальностей выходят в мир. Еще темно. Загорается свет внутри стоявшего в пяти метрах от входа ларька с шаурмой. Свет разгоняет слегка тьму вокруг киоска, и становится видна на одном из домов надпись: «Рынок подденых рабочих». Подъезжает пара микроавтобусов. Это наниматели.
В отдалении от происходящего, в тени одного из дряхленьких тополей, растущих вдоль дороги, стоит, никем не замеченная легковая машина, внутри которой сидит молодая, лет 25-ти девушка. Она фотографирует. Фотографирует продавщицу в ларьке, фотографирует беженцов, которые подходят к окошку киоска.
Наконец, она откладывает фотоаппарат в сторону, зато включает микрофон и негромко, но разборчиво, стремясь к четкой дикции, надиктовывает.
«Старший лейтенант Алдонина. День 23-й. Операция «Паутина». Веду наблюдение на рынке подденых рабочих. Предположительно, всеми делами в «Паутине» заправляет женщина кавказской национальности по имени Алла, кодовое имя Калбатоно. Всеми делами Алла заправляет из ларька по продаже шаурмы на рынке подденых рабочих».
Алдонина отключила микрофон, оглядевшись по сторонам. Взгляд ее упал на худого, и даже изможденного, но словно перевитого крепкими жилами мужчину лет 45, споро закидывающего мешки с инструментом в один из подъехавших микроавтобусов. Наметанным глазом Алдонина заметила, что правое плечо его характерно приподнято, что выдавало в нем человека, привыкшего к постоянно перекинутой перевязи автомата через плечо. Плечо по привычке напрягалось, но в отсутствии груза, выдавалось вверх. «Интересный кадр, - подумала она про себя. - Совсем недавно из Зоны анархии». Несколько шрамов на обнаженном торсе подтверждали ее догадку. Она сделала несколько фотографий, и загрузила их в компьютер, пробивая новичка по базе.
Тем временем мужчина закончил погрузку и собрался залезать в «буханку», но сидевший рядом с водителем русский сделал ему знак остаться снаружи. Не обращая внимания на возражения дверь в салон захлопнулась, и машина уехала, оставив беженца без работы.
- Эй, - крикнула ему Алла на щакубзэ, - сегодня отработаешь, завтра заплатишь.
Мужчина со словами благодарности взял протянутую ему шаурму и бумажный стаканчик с растворимым кофе.
Он отошел в сторонку, принимаясь за еду, как его отвлекли.
- Эй, урод! - крикнул один из охранников. - Хочешь подраться? Только не говори, что не хочешь заработать 500 рублей за пять минут.
Естественно, беженец хотел. Он вошел в образованный охранниками круг, где его поджидал спаринг-партнер, высокий и плечистый светловолосый богатырь, весь, от пояса до шеи в наколках. Ведущий этого стрит-шоу закончили принимать ставки и крикнул: «Давай, Костя».
Костя резким, без замаха, ударом, выбросил кулак, целясь в виско кавказцу, которые, бедняга, так и стоял с шаурмой в руке. Однако, несмотря на неожиданность атаки, тот легко углонился от удара. Костя сделал еще несколько попыток, одинаково безуспешных, пока это не закончилось тем, что очередной страшный по силе удар, снова не найдя голову беженца, нашел кирпичную стену. Стена оказалась крепче, чем кость, и с октрытым переломом кисти, Костя вышел из игры. Доедая шаурму победитель забрал свой приз, вернул должок милосердной Алле, и тут оказалось, что за боем наблюдал еще некто. Этот некто сидел в машине, глядя на которую сразу становилось ясно, что денег у ее хозяина больше, чем изотопов урана в Волге.
Машина остановилась возле кавказского бойца, и дверь приглашающе открылась. Пожав плечами, накинул курточку поверх голого туловища и залез внутрь.
Тем временем солнце уже вступило в свои права. Было еще прохладно, как всегда ранним весенним утром, но светло. Госпожа Алдонина вылезла из автомобиля и направилась к ларьку. Теперь, когда солнечные лучи заливали весь опустевший пустырь, на котором располагался рынок, можно разглядеть старшего лейтенанта попристальнее. Симпатичная, если не сказать больше, худенькая девушка среднего роста, с густыми, чуть вьющимися каштановыми волосами. Большие темные глаза на белокожем, резко контрастирущим со смуглыми лками беженцев, лице привлекали к себе внимание, небольшие красиво очерченные пухлые губы приоктрыли, когда она поздоровалась с Аллой скрывали ряд ровных мелких зубов, белее снега. Одета она была в черные джинсы, светлую блузку и светло-коричнувую курточку из кожезаменителя.
Зато Алла, аки паучика, затаилась в глубине ларька, выключив электрическое его освещение. Длинный козырек не позволял солнечным лучам пробиться внутрь киоска, и лицо его владелицы было практически не видно в сгустившемся внутри зданьица полумраке.
- Чего тебе? - недружелюбно ответила она на приветствие Алдониной.
По русски говорила она бегла, правильно, и почти без акцента.
- Кофейку, пожалуйста, - с легкой издевкой в голосе сказала Алдонина.
Продавщица щелкнула кнопкой чайника и вспылила: «Да почему я вообще должна тебя обслуживать?! Ты старший лейтенант миграционной полиции, ты отправляешь моих братьев обратно в ад, да еще и имеешь наглость требовать у меня кофе!»
- Таков закон, - улыбаясь ответила старший лейтенант.
- Да видела бы ты тех, кто пишет эти законы, - с горькой усмешкой в голосе парировала Алла таким тоном, что можно было подумать, что только что вернулась с заседания саратовской Гордумы, и увиденное там настолько отвратительно, что она не будет говорить об этом с Алдониной, дабы не порушить последней все иллюзии насчет того мира, в котором они обе живут.
- Главное, что я видела, что в них написано, - не растерялась Алдонина. - Про подделку документов там много чего написано, про нарушение санитарных норм, про укрывательство незаконных беженцев. Шаурму мне еще, пожалуйста, покушать что-то захотелось.
Через не хочу, но Алла принялась готовить еду полицейской.
- Кстати, - продолжала та, - не слыхала такую кличку «Калбатоно». Ходят слухи, что она целой сетью нелегалов заправляет.
- Я продавец шаурмы, - язвительно сообщила Алла. - Ты бы еще местных дворников опросила, госпожа великий сыщик. Я просто кормлю тех, кто работает на вас, чтобы у них в брюхе было что-то помимо ненависти.
Она поставила перед Алдониной шаурму и кофе.
- Не прощаюсь! - сказал та, забирая заказ и удаляясь.
Оставим же пока без внимания двух этих девушек и перенемся в салон того автомобиля, в который залез прибывший недавно из Зона анархии мужчина.
- Сэмдесят — во двор убыраться, сто — крыша пэрэстылат, - называл он расценки с диким акцентом, но холеный, сытый, уверенный в себе мужчина в шикарном костюме перебил его.
- Приходилось убивать? - спросил он кавказца.
Тот поднял на него удивленные глаза.
- Я в Кавказ вырос, да!
Больше не было сказано ни слова. Дальнейший разговор происходил в красивом, в несколько этажей, да еще и какими-то башенками украшенного коттеджа на Кумысной поляне, огороженного от внешнего мира высоким мраморным забором.
- Вот этот мудак рвется в мэры города, - кинул на стол фотографию уверенного в себе полного мужчины средних лет хозяин коттеджа. - Атаман казаков, Иван Солдатов.
И включил запись. Выступал как раз Иван Солдатов. Человек 500, на первый взгляд, собралось напротив цирка, а на возвышении с микрофоном стоял Иван. Толпа окружала его полукругом.
- Потому что это проверка, проверка на прочность, - вещал он. - Проверку проходит наша граница, и, к сожалени неудачно.
Аплодисменты.
- К нам в город так и лезут иноземцы, нелегалы и чужаки, при свете дня и во мраке ночи. Это кровососы, паразиты, которые сосут из русского человека все соки. Да не только Саратов, вся Россия стонет.
Бурные аплодисменты.
- Это война, и она уже идет. Всякий раз, когда нелегал пролезает в наш город, можно считать актом агрессии против России.
Аплодисменты, одобрительные выкрики.
- Но есть некоторые люди, которые хотят каких-то перемен, которые хотят, чтобы мы забыли свои тысячелетние традиции, отреклись от нашей крови, чтобы мы перестали быть русскими и растворились в толпе чернолицых и узкоглазых нелегалов.
Аплодисменты, медленно перерастающие в овации.
- Мы, трудолюбивые и честные русские люди, которые пашут до седьмого пота, мы и только мы можем решать, кто вправе жить на нашей земле. Мы мирные, гостеприимные люди, но если открыть гетто, если открыть границы, то, - он сделал картинную паузу. - 50 копеек! 50 копеек, вот сколько будет у вас в карманах, когда эти пиявки, вся эта нерусь, отберут у вас заработок!
Бурные овации.
Хозяин коттджа выключил запись.
- Ну ты понял? - спросил он. - Понял, что вас, чурок, ждет, когда он прорвется в мэры?! Тотальная зачистка. Солдатову на все наплевать, лишь бы его ненаглядные казачки делали деньги, продавая всяких черножопых и узкоглазых на органы. Сам он, конечно, тоже в накладе не останется. А то, что честный законный бизнес без труда чуркобесов протянет ноги, это его не волнует. 
Он достал из бара бутылку коньяка и два невысоких бокала. Один поставил перед собеседником, наполнил до середины, налил себе.
- Документов у тебя нет, верно? Без документов — высылка. Только на самом деле никакой высылки нет, есть продажа людей охотникам за органами. Атамана надо убрать.
Он сделал небольшой глоток и положил на стол кейс из натуральной кожи.
- Сто пятьдесят тысяч наличными.
Кавказец единым махом опустошил бокал.
- Думат хачу.
- Я бы не против, но вопрос надо закрыть завтра, - с сожалением сказал заказчик. - Возьмешь деньги, сделаешь дело и исчезнешь.Сколько времени тебе нужно, чтобы честно заработать столько денег? Пять лет, десять, пятнадцать? Ты заслужил эти деньги.
Он допил коньяк.
- Я не смогу тебя заставить, но пустить тебя на органы я смогу.
Подземный гараж в этом коттедже служил далеко не только для машин. Здесь еще был прекрасный склад оружия. Пистолеты и пистолеты-пулеметы, автоматы и снайперские винтовки, даже гранатометы.
- В час ты должен быть на крыше, - сказал русский, передавая кавказцу снайперку, и улыбнулся с видом кошки, поймавшей мышку.
Утром следующего дня кавказец сидел на бордюре, обрамляющем рынок подденых рабочих, и курил одну сигарету за другой. Потом он резко встал, подошел к окну ларька, и положил перед Аллой кейс.
- Здесь сто пятьдесят тысяч, - сказал он шепотом. - Несколько дней назад ребята из «Паутины» спасли меня. Возьми эти деньги, ты сумеешь ими распорядится.
- Откуда ты знаешь, - ошарашенно сказала Алла. - Где ты взял эти деньги.
Она всмотрелась в мужчину.
- Ты что, армянин? - удивленно спросила.
Тот покачал головой.
И вдруг она спросила на испанском.
- У тебя не православный крест.
- А откуда ты знаешь, чем отличается православный крест от католического, - он тоже перешел на испанский.
- Зайди сюда, - она открыла боковую дверцу и отступила внутрь. 
Мужчина зашел в ларек, закрыл за собой дверь, и снова стало темно. Алла вытащила из-под футболки точно такой же крестик, как у него, и подошла поближе, чтобы он мог в темноте разглядеть его форму.
- Что ты здесь делаешь? - спросила она.
- А ты? - ответил вопросом на вопрос мужчина. - Ты рыцарь? Здесь есть аббатство?
- Нет, я не рыцарь. А аббатство было в Ингушетии, - горько сказала женщина. - Пока туда не нагрянули нодисты.
- Мое в Грузии.
Некоторое время они смотрели друг на друга, не зная, то ли расплакаться, то ли обняться. Наконец, он развернулся, собираясь уходить.
- Стой, - удержала она его. - Куда ты идешь? Я чувствую, ты в беде, давай мы поможем.
Он покачал головой.
- Нельзя подставлять «паутину». Извини.
Алла хотела что-то возразить, но не смогла. Лишь одна фраза постоянно вертелась у нее в голове: «Нет любви больше той, чем кто душу положить за други своя». Но не говорить же ее вслух.
- Возьми, - она достала откуда-то длинный, красивый, как черноморский закат, и острый, как бритва, кинжал. - Пригодится. Намоленный.
С благодарностью принял он это оружие, и только теперь ушел.
- Постой, брат, - крикнула она ему в спину, когда он проходил мимо окошка кассы. - Как звать тебя?
- Леонид.
«Я буду молиться за тебя», - подумала геварианка, но вслух не сказала.
«Я очень грешен», - подумал геварианец, но вслух не сказал.
Оба были уверены, что больше никогда не увидятся.
Ровно в час Леонид был на крыше одного из домов на Одесской. Солдатов уже закончил речь перед избирателями.
- За кого голосовать будете? - спросил он у публики, с не лишенной обаяния усмешкой.
Леонид поймал голову Солдатова в прицел. Леонид был, конечно, с Кавказа, но он был вовсе не тупой.
- За вас, - радостно возопил народ.
Солдатов вскинул руки в победном жесте.
Леонид продолжал «вести» Ивана. Тот поднес часы к глазам. Леонид, конечно, не был офицером спецназа, но в весьма раннем возрасте в него было заложено то, что называется школой.
Народ уже начал расходится, а Солдатов все топтался на трибуне, взмахивая руками в спины уходивших. Люди недоумевали, чего Иван стоит на трибуне, когда митинг закончился. Ожидали, что атаман скажет еще чего-нибудь, но он молчал, лишь как-то искусственно махал руками и натянуто улыбался. Улыбнулся чему-то и Леонид.
Этот мужчина со снайперской винтовкой, на минуточку, три десятка лет выживал в кавказской Зоне анархии.
Раздался выстрел, Иван упал, хватаясь за колено. Леонид дернул стволом в направлении, откуда был сделан выстрел. В прицел попал невысокий мужчина с винтовкой, примерно одного возраста с Леонидом. Кавказец нажал на курок, и, выстрела не последовало, оружие было неисправно. Леонид рванул прочь с крыши. Чердак, подъезд...
В лицо Леониду смотрело дуло пистолета. Леонид выбил оружие из рук молодого, даже юного паренька в казачьей форме. Пистолет упал на пол, а Леонид отправил в нокдаун соперника, схватил оружие и еле успел подхватить валявшегося казачка. Крепкой рукой прижал его к себе Леонид, и уже три пистолетных дула смотрели на кавказца. Кавказец же упер пистолет в виско своего пленника.
- Ну застрелишь его, и мы изрешетим тебя, - сообщил незадачливому киллеру еще один потомок Тараса Бульбы.
Леонид посчитал такой прогноз весьма вероятным, и, быстрее, чем вы успели прочитать это, тремя выстрелами вывел своих оппонентов из игры. Шибанув юношу головой об стену, кавказец помчался вниз.
Гигантскими прыжками преодолевал он лестницу за лестницей, пока на третьем этаже не вынес плечом хлипкую дверь одной из квартир, промчался мимо обалдевшей хозяйки, мастурибровавшей на только что скачанную с торрентов порнуху, на кухню, выбил окно и прыгнул в жирную по весне землюнебольшого палисадника. Приземлился удачно, ничего не вывихнул и не сломал, перекатился по чернозему, вскочил на ноги и тут же рухнул, малость оглушенный неожиданным ударом по голове.
Сознание он не потерял. Двое полицейских направили оба пистолета ему в лицо. Оставалось лишь покориться судьбе. И надеяться на то, что Иван Солдатов если и не имеет связей в полиции, то имеет достаточное количество врагов, которые принудят полицаев расследовать это дело честно.
Леонид сидел на заднем сиденье машины. Задние двр не имели внутренних ручек. Отделенные перегородкой полицеские сидели спереди.
- Наш меткий хачик у нас, - говорил один из них по телефону.
- Везите его в подвал, - ответила ему трубка.
Коп положил телефон в нагрудный карман.
- Тупой зверек, глянь, и впрямь поверил, что мы из полиции, - ухмельнулся он.
- А чего бы ему не поверить? Мы в форме, на служебной машине. Ты его обыскал, все как полагается.
- Погоди, я его не обыскивал.
- Как не обыскивал?! Кто же его обыскивал по-твоему?
На этом диалог двух псевдополицаев и закончился. Алла оказалась права, кинжал пригодился. Потерявшая управление машины неслась прямо в стену, Леонид лихорадочно выбивал заднее стекло.
Он успел выпрыгнуть за мгновение до того, как машины врезалась. Огненный шар поглотил автомобиль, но не везучего кавказца. Потеряв сознание от удара, он остался лежать на асфальте.
А в том самом коттедже, где Леонид сидел вчера, его вчерашний собеседник, открыв ноутбук, связывался со своим покровителем.
«Чего у него всегда так темно», - подумал хозяин коттеджа с некотором раздражением, и сам себе же ответил. - «Наверное, не хочет, чтобы я знал, какое убранство комнаты. Скрытный, даже в мелочах».
- Это ты или Иван придумал? - улыбнулся покровитель.
- Оба.
- Ну теперь-то надеюсь его точно выберут. Стрелял, конечно же, азиат? Или кавказец?
- Кавказец.
- Все равно нелегал, - улыбнулся покровитель.
Он залез на новостные сайты, разглядывая фотографию объявленного в розыск подозреваемого.
- Так, - вдруг озабоченно сказал покровитель. - Где ты его нашел?
- В гетто. Недавно совсем из Зоны анархии.
- Точно недавно? Ты проверял? Что-то он напоминает мне одну старую знакомую. Чем-то он на нее похож.
- Недавно, - в голосе говорившего не было железобетонной уверенности. - Да какая разница, он скоро умрет все равно.
- Так он еще не мертв?!
- Скоро умрет.
- Я действительно надеюсь, что он скоро умрет.
Голос покровителя не обещал ничего хорошего.
Он отключился. Но сообщник Солдатова не успел закрыть ноутбук. Его снова кто-то вызывал. Это был тот мужчина, который на самом деле стрелял в Солдатова, и, в которого так и не попал, как выясняется, Леонид. Он звонил из машины, за спиной его был виден догорающий остов разбившегося автомобиля.
- Он наверняка сгорел там, - говорил стрелок.
- А ты проверь! - прорычал босс, приходя в волнение от страха перед покровителем. - Морги, больницы, все проверь.
Леонид потихоньку приходил в себя. Как сквозь туман, видел он лицо смуглой медсестры, склонившейся над ним.
- Обычно нелегалы не получают помощи в обычных больницах, - говорила девушка на щакубзэ. - Да и все, кто не русский, обычно не получают настоящей помощи. Но ты попал к нам. Так что ничего не бойся.
- Ну что, рентген показывает, что все кости целы, - сказал снова на щакубзэ какой-то мужской голос.
Леонид сел.
- О, ты пришел в себя. Голова не кружится, не тошнит.
Леонид покачал головой.
- Не бойся, друг, мы все входим в «Паутину». Как почти все в этой больнице. Мы тебя не сдадим. Жаль, что у тебя не вышло пришить эту гниду, Солдатова. Отдыхай.
В палате зазвонил телефон. Трубку взяла сестричка, и когда она клала ее обратно, выражение лица у нее было озабоченным.
- К нам гости, его надо спрятать..
Леонид не хотел прятаться. От отпихнул врача, и выглянул в коридор. По коридору шагал тот, кто стрелял в Солдатова, и несколько мужчин, сурового и серьезного вида. Они заглядывали во все палаты, что встречались по пути.
- Запасной выход есть? - спросил Леонид.
- Нет.
Геварианец огляделся. Внимание его привлекли хирургические инструменты.
- Аккуратнее, это для операций на черепе, - сказал врач, когда Леонид взял какую полукруглую штуку с короткой рукояткой.
- А эти четыре штуки?
- А эти разрезать ткани.
Леонид соображал быстро. Он выдернул поясок с халата медсетры, и повернулся к врачу: «Баллон передай».
Сыщики шли по коридору, две двери переграждали коридор, сверху застекленные, снизу пластиковые. Внезапно двери сами по себе раскрылись. Точнее, их раскрыла медицинская каталка, которая сама собой ехала по коридору.
Не особо раздумывая, главарь группы выстрелил в длинный, скрытый одеялом бугор. Собственно, это и был баллон, который требовал у врача Леонид. Накрытый одеялом, он напомнила очертания человеческого тела. Но от выстрела он лишь выпустил воздух, ускорившись. В недоумении боевики, расступились перед каталкой, внимание их было сосредоточено на конце коридора, где-то там скрывался тот, кто запустил в них эту взрывоопасну коляску. Может быть, он таится вон за той вазой с цветами? От меткого выстрела ваза разлетелась на осколки, но за ней никто не прятался.
Правильно, Леонид, прятался в каталке, только на нижней полке. Он неслышно возник за спинами охотников. В одной руке у него была та штука,  с помощью которой делают операции на мозге, в другой — поясок от халата с привязанными к нему  четырьмя ножами для разрезания тканей. Взмахнув пояском над головой, он полоснул по лицу одного врага, второго, третьего, но уже развернулся вожак боевиков. И накинулся сзади на вожака самоотверженынй врач. Врач погиб, получив пулю в лоб, но Леонид успел вспороть живот одному из бандитов, и, схватив вывалившиеся кишки, прыгнул, разбивая стекло в окно. Когда вожак преступной ватаги развернулся второй раз, то Леонида уже не было перед ним.
Держась за разматывающуюся гирлядну кишок, как за тарзанку, он перебрался на пару этажей  ниже, также через окно, но теперь уже стекло было разбито снаружи. А оттуда спрыгнул на крышу крыльца над входом и был таков.
Двое оставшихся в живых бандита успели только, выглянув в окно, увидеть, как исчезает он за углом.
- Что мы скажем шефу? - поинтересовался один.
- Блядь, - пожал плечами другой.
- Блядь! - рявкнул начальник Алдонина. - Какой там, блядь, у тебя обед, весь Саратов на ушах, в Ивана Солдатова стреляли, какой-то хач в розыске.
Алдонина лихорадочно набрали в строке поисковика запрос, и увидела фото того самого кавказца, которого она фотографировала сегодня утром. Того, у кого правое плечо неестественно задрано вверх, котоырй недавно из Зоны анархии.
- Я его знаю, - сказал она в трубку.
- Ну так и арестуй его, - злость его была настолько ощутимой, что Алдонина машинально оттерла воображаемую слюну с щеки, к которой была прислонена телефонная трубку.
- Поняла, еду, - сказал она решительно, срываясь с места.

Она ехала в грузовичке с сильно, очень сильно затонированными стеклами. Алла, геварианка одаренная благодатью божией, хоть и не знала, где Леонид, но интуитивно чувствовала.
- На всех каналах о тебе, - прошипела она, когда тот залезал в кабину грузовика. - Быстрее, ну, захлопни дверь.
- Конечно, я верю тебе, ты же брат мой во христе, - говорила она уже когда они сидели в одном из частных домов в Затоне. - Тут безопасно, перекантуйся. Шторы, пока светло, ни в коем случае не отдергивай! Ну мало ли, вдруг кто в окно тебя увидит.
- Калбатоно, это ты? - задал вопрос Леонид.
- Я продаю шаурму, - усмехнулась она. - А калбатоно... Калбатоно приносит надежду, калбатоно побеждает зло. Ее не существует. Я придумала ее, и поставила ее во главе. Калбатоно легенда.Сначала я думала, что буду просто помогать людям. Обустраиватсья как-то на первое время, держать кассу взаимопомощи. Но они начали против нас войну. Казаки охотились на нас, как на зверей. Убивали средь бела дня. Им все сходит с рук, полицаям плевать, если потерпевший беженец. Даже если у него документы в порядке. Никто не может ничего поделать с этим Солдатовым.
- Ты можешь, - возразил Леонид. - Ты же геварианка, на тебе благодать божья.
- Ты тоже геварианец, - огрызнулась Алла.
- Уже нет, - махнул рукой леонид. - Не верю я ни в бога, ни в черта, ни в коммунизм. Крест ношу по привычке, плевать мне на все это. Я 30 лет жил в Зоне анархии, Алла, какое там геварианство. Хорошо, что людоедом не стал.
- А я десять лет была в рабстве, - рявкнула Алла. - И я бы повесилась, если бы не вера. А потом один человек поубивал весь бордель, и пощадил только меня. Но он сделал со мной такое...
Она закурила.
- Такое... - девушка не могла найти слов, чтобы описать ,что было сотворено с ней. - Лучше бы я рабыней и оставалась.
Она молча курила, Леонид тоже молчал.
Наконец, Алла докурила и пошла к выходу. Взгляд ее задержался на длинном кинжале.
- Знаешь, - сказала она. - А у меня видения были. И даже не одно. Слышал, может, у таких, как я бывает иногда. Видения очень смтуные, но все сходятся к одному. В Саратов принесет свободу мужчина с кинжалом.
Она перекрестила Леонида.
- Кинжал у тебя.
- Ты могла дать этот кинжал любому, - отмахнулся мужчина.
- Но я дала его тебе.
И Алла покинула комнату.
Следующим утром к рынку подденых рабочих подъехала машина, в которой сидело пятеро весьма и весьма опасных мужчин. За рулем был тот самый стрелок, так метко подранивший Солдатова. Рабочие уже разъехались, ларек с шаурмой был закрыт. Только одинокий узбек стоял возле ворот, покуривая.
- А почему ларек закрыт? - поинтересовался водитель машины у узбека.
- Не понимаю по русски, - отвтели она на своем дикарском языке.
- Вот мой переводчик, - улыбнулся водитель, наставив на азиата пистолет.
- Я не знаю, - талантливый беженец освоил незнакомый язык моментально. - Ее сегодня не было.
- А где она живет? - был следущий вопрос.
Минут ерез десятьмашина ехала вдоль толстенной стены, огорождащей Волгу. Слева от нее пестрели частные домики Затона. Проблуждав по узким дорожкам частного сектора, автомобиль наконец-то нашел нужный домишко. Он отчетливо выделялся среди прочих домов. Не было в нем той неповторимой атмосферы, которая окружает дом, когда в нем живут 15-20 беженцев с Кавказа или Средней Азии.
Мужчины вышли из машины. Четверо вошли в дом, водительс остался снаружи. Однако и Леонид уже проснулся.
Из дома начали раздаваться душераздирающие крики. Что-то подсказывало водителю, что дела у его коллег складываются не лучшим образом. Он достал бомбу с часовым механизмом, установил взрыватель на две минуты, и зашвырнул в дом.Оконное стекло разлетелось на части, но шум разбитого стелка заглушил очередной предсмертный вопль.
Машину уехала прочь, чуть не столкнувшись с еще одни автомобилем на обратной дороге. Так как своих машин у чурок от роду не водилось, водитель сделал вывод, что красивая девушка с длинными каштановыми волосами за рулем едет туда, откуда ухеал только что он. И он не ошибся. Алдонина затормозила у дома Аллы, и вздрогнула от до костей продравшего ее крика. Так может орать человек, умирающей смертью мучительной. Но уже в следущее мгновение она снова вздрогнула. Дом взорвался и запылал. Чье-то окровавленное тело взрывной волной было вышвырнуто из дома и упало на копот машины. Алдонина машинально сдернула назад, развернула машину на 180 градусов, и тут увидела, как бежит прочь, ловко переприыгивая через невысокие заборчики человек, которого искали все правоохранительные органы Саратова.
- Вах, джигит ныкогда нэ откажэт такой красывый дэвушка, - сообщил он, когда Алдонина, наставив на него пистолет велела полезать в машину.
- Евгения Алдонина, - представилась она официальным тоном. - Старший лейтенант миграционнй полиции.
- Леоныд, - ответил он в тон ей. - Фамилый нэ знаю.
- Вот что, Лэоныд, - передразнила она его акцент, - ответишь мне сейчас на пару вопросов.
- Пакушэный на убыйство мыграционный полыцый тэпэр расслэдуит? - саркастически спросил Леонид.
- Я лезу наверх, - сказала Алдонина. - Я сначла убирала мусор в офисе, потом переводчик, потом ассистент, сейчас старший оперуполномоченный. И ты мне либо ответишь, либо ты умрешь при попытке к бегству.
Одной рукой она крутила баранку, другой сжимала направленный на Леонида пистолет.
- Ты все также выносышь мусор, - ухмыльнулся Леонид. - Я не стржлал в атамана.
- Чего?! - удивилась Евгения.
Она машинально повернула голову в сторону Леонида, отвлеклась от дороги, в последний момент увела машину от ограждающей Волгу стены, и тут Леонид дернул ручник. Алдонина больно ударилась грудью о руль, а в следующую секунду пистолет как-то внезапно перекочевал из ее руки, в руку Леонида. Ошеломленно и растерянно смотрела она задержанного, который вдруг сделался хозяином положения.
- Пэдал жмы, да, - кивнул он девушке.
Машина тронулась, а кавказец продолжал рассказ.
- Оны мнеэ вынтовка дали, что нэ работаэт, мамой кыланус, который нэ видэл ныкогда. Вах, подстава, былад.
Может, как боевик Алдонина и не блистала, но вот оперативной смекалки ей было не занимать, сображала девушка быстро. Солдатов ранен, покушался на него нерусский. Рейтинг Солдатова растет. Но ведь есть криминалистическая экспертиза, она установит откуда был сделан выстрел, установит, что подозреваемый находился в другом месте. Если только у Солдатова все не схвачено на самых верхах полиции и прокуратуры.
-  Ну ты и влетел, бродяга, - сочувственно покачала она головой.

Отредактировано Алекс (2012-09-27 19:38:43)