Когда погасли последние языки пламени, и хранилище стало вновь постепенно наполняться воздухом, никто из персонала базы все равно не решался сунуться внутрь, ибо даже через две двери чувствовался убийственный жар, который еще нескоро выветрится. Огненная волна, прокатившаяся по хранилищу, уничтожила и кислотные трупы ксеноморфов, и кровавые останки солдат, и все следы пребывания «диверсантов». Прошедшийся туда-сюда около внешней покореженной двери новый глава службы безопасности сообщил по внутренней связи, что в хранилище активизировались огнеметы, и никто не смог бы выжить. Когда через двадцать минут принудительные системы охлаждения и вентиляции опустили температуру до приемлемой, несколько солдат в герметичных скафандрах все-таки вошли внутрь и осмотрели помещение. Ни трупов, ни оружия, только какие-то черные бесформенные кляксы на полу в разных частях хранилища. Несколько покореженных экзоскелетов, все еще пышущие жаром огнеупорные контейнеры. Если кто-то и смог спрятаться в таком контейнере (что маловероятно, учитывая кодовые замки), он бы давно поджарился или умер от нехватки кислорода. Единственное, что насторожило Ватанабэ в сообщении службы охраны – это валяющийся посреди хранилища контейнер со странным руническим кольцом внутри диаметром эдак метров шесть с хвостиком. Крышка была откинула, и кольцо лежало на дне контейнера – безмолвное и равнодушное ко всему. Потребовав прочитать ему номер контейнера, Ватанабэ сразу же заподозрил, что что-то не так. И действительно, номер совпадал с номером «секретного груза», который трое суток назад доставили эти люди с Земли.
- Значит, они пытались открыть ящик и добраться до того, что привезли с собой… - Ватанабэ побарабанил по интерактивной столешнице кончиками пальцев.
Оониси скромно сидел напротив него, сцепив руки в замок. Он помалкивал и смотрел в пол.
- Но у них ничего не вышло, - продолжал Ватанабэ. – Полковник Харрис, есть ли какие-нибудь останки вокруг этого ящика?
- Никаких следов, Ватанабэ-сама, - ответили ему. – Судя по температурным данным, кто-то активизировал зачистку огнем. Контейнеры до сих пор очень горячие, несмотря на фреоновое охлаждение. Никто бы не выжил.
Ватанабэ удовлетворенно кивнул.
- Возвращайтесь, Харрис, - велел он. – Оставьте все как есть, ничего не трогайте. Хранилище закройте на код безопасности. Хотя, стойте! Еще раз подробно опишите - что там внутри?
- В контейнере, Ватанабэ-сама? Какой-то круг… кольцо с какими-то знаками по окружности. Метров шесть или больше в диаметре. На техническое устройство не похоже.
- Только кольцо? Что-нибудь еще?
- Нет, больше ничего. Только разрисованное кольцо.
- Хорошо. Сделайте фото и перешлите на мой терминал. Потом покиньте хранилище. Вы поняли, Харрис? – жестко повторил Ватанабэ.
- Конечно, Ватанабэ-сама. Все сделаю.
Ватанабэ отключил связь и задумался.
- Ты слышал, Рокуро-кун? – спросил он. – Они открыли контейнер с каким-то кольцом и хотели что-то сделать. Но не успели. Что ж, оно к лучшему.
- Может, они хотели его испортить, Ватанабэ-сама? – чуть передернул плечами Оониси.
- Вообще-то мне все это кажется странным, - вдруг задумался Ватанабэ. – Вместо того, чтобы бежать наверх, к звездолетам, они прорвались в хранилище к этому контейнеру. Знали же, что рано или поздно попадутся и будут убиты. Зачем?...
- Коллективное самоубийство? – вкрадчиво предположил Оониси. – Они не надеялись спастись и напоследок хотели сделать какую-нибудь пакость, чтобы навредить вам.
- Не надеялись спастись… - Ватанабэ все еще был в глубокой задумчивости. – И Кольт, скорее всего, был с ними. То ли они изначально были заодно, то ли что-то здесь не складывается. Ой не складывается.
Оониси только буркнул что-то невразумительное. По его мнению, раз людишки, от которых было столько проблем, успешно поджарились – оно к лучшему. И нечего изводить себя предположениями. Все равно их уже нет в живых – в той огненной волне никто бы не выжил.
Ватанабэ задумчиво провел пальцами по кнопкам безопасности хранилища, не нажимая их.
- А ведь я даже не думал… - протянул он. – Кто бы мог предположить такое?...
Оониси не понял, о чем это говорит шеф, но спрашивать не стал. Чем меньше болтает подчиненный – тем больше у него шансов однажды самому стать боссом. И внутренний голос уже третьи сутки настойчиво твердил Оониси, что это время не за горами.
От невеселых дум Ватанабэ отвлекла пришедшая на терминал фотография. Даже несколько фотографий – услужливый Харрис сделал снимки кольца с разных ракурсов и с разного расстояния. Ватанабэ несколько минут пристально вглядывался в загадочное кольцо, показал его Оониси, но оба они так и не поняли, что это может значить. С виду обычная круглая рама, только почему-то ужасно тяжелая. Было ли кольцо каким-то сложным электронным устройство или просто элементом декора – сказать было сложно.
- Едэм дазу зайнэ, - в старомодной среде японской денежной аристократии сохранялись останки древней приязни к немецкому народу, на культурных и технических образцах которых была модернизирована японская империя. Высший менеджмент Вейланд-Ютани, что англосаксонский, что японский, как минимум знал несколько расхожих немецких выражений, которым не преминул щегольнуть. Иида либо искусно имитировал человека из высших кругов японской половины корпорации, либо подстроился под адресата фразы - Ватанабэ. Плоховатый японский прононс фразы Jedem das Seine. "Каждому свое". С тех пор как эту фразу выложили сталью над входом в один из древних лагерей массового уничтожения людей, ее использование неизменно несло зловещие коннотации вот уже последние лет 300. Злая слава подпитывала саму себя. Как бы Минору не подпитал ее в этот раз.
- Ватанабэ-бутё. Прошу вас освободить помещение от всех, кроме Оониси-дзитё. Наше дело касается только высшего менеджмента Ханикомбы.
Судьбоносный яшмовый ларец с логотипом явно содержал некую награду Ватанабэ по его заслугам. Отложенную давным-давно, месяцы или годы назад специально для исполнительного директора Ханикомбы. Учитывая ее размеры... возникали страшные предчувствия.
Надежда умирает последней.
Ватанабэ медленно поднял голову и в упор посмотрел на молчавшего до сих пор посланника госпожи Ютани. Шкатулка в его руках действительно была произведением искусства, но вот почему-то Ватанабэ ощутил странный холодок между лопаток. Интересно, почему?... Оониси, если и заметил что-то странное, виду не подал. Он так и остался сидеть, безмятежно изучая носки своих ботинок.
Ватанабэ медленно поднялся. Дал знак двум охранникам, и те вышли за дверь. Едва двери с легким шипением снова закрылись, Ватанабэ встал неестественно прямо и с неким вызовом посмотрел куда-то поверх головы Ииды. Один Асвад знает, как ему удалось сохранять поразительное самообладание.
Оставшись без посторонних лиц, Минору Иида мог наконец выполнить задачу. Одну из двух, по которым он сюда прибыл.
Синтетик осторожно перенес ларец на рабочий стол Ватанабэ. На глазах бутё - старшего директора Ханикомбы - удивительный механизм почти бесшумно, очень быстро и очень легко раскрыл содержимое, разложив ларец в одну большую яшмовую пластину. На ней оказалось три тканевых свертка, два металлических предмета, похожих на сложенные в ряд пластины, на фарфоровом блюдце, бумажный лист (натуральная бумага из целлюлозы!), маленькая керамическая баночка, кисточка.
У смотревшего вдали из-за плеча начальника Оониси сердце в пятки ушло.
- Вам надо выбрать себе кайсяку. Полагаю, Оониси-дзитё будет избран вами, учитывая ваши отношения. Но, если вы не уверены - у вас не будет лучшего мечника на этой планете, чем я. Другой будет свидетелем.
В глубине души Ватанабэ подозревал нечто подобное, но все же до конца не верил. Как любой другой человек никогда осознанно не верит в собственную смерть. Что, я – умру?... Глупости какие…
И вот сейчас, тупо созерцая содержимое шкатулки, Ватанабэ впал в ступор. Реальность потеряла четкие очертания и стала больше похожа на сон, однако внешне Ватанабэ даже не пошатнулся. Откуда-то издалека до него донесся собственный голос, которым разум уже почти не управлял:
- Я выполнил все свои обязательства… Иида-сан. Все до единого. Могу ли я узнать, чем… я вызвал недовольство моего руководства?
- Вы опозорились. Весь персонал этой базы наблюдал ваш позор. Я наблюдал ваш позор. Наша любимая и прекрасная компания опозорилась тем, что наши святая святых, хранилище бесценных и великих богатств многоуважаемых акционеров, была осквернена ногой чужака. Вы опозорились провалом в своих обязательствах в тот самый день, когда вражеский лазутчик смог превозмочь охранные меры вашей базы. Вы позорите себя тем, что считаете итоги этого бессмысленного, зловредного и отвратительного бунта под руководством вражеского агента должным выполнением ваших обязательств. К вашему счастью, ваш позор можно искупить. Пока еще. Сейчас.
Каждое жесткое слово было как пощечина. Однако Ватанабэ стойко выслушал всю эту тираду, глядя куда-то мимо Ииды в пространство. Он уже понял, что пощады не будет. Однако все равно противоречивый человеческий разум отказывался поверить в неизбежное, разум требовал ударить Ииду по голове чем-нибудь тяжелым и бежать, бежать, бежать – наверх, к звездолетам, спасаться, затеряться среди звезд и жить. Пусть как отступник, предатель – но жить! Дышать, ходить, чувствовать!... Просто жить! Разум требовал немедленно бежать из холодных объятий смерти, вырваться из надвигающегося кошмара, однако угрюмый социальный опыт – тот самый, что несет в себе жестокие традиции японского народа – упрямо твердил: «Стой. Только один шаг, одно движение – и все кончено».
«Все будет кончено, если ты останешься стоять, как столб», - заспорил инстинкт самосохранения при поддержке здравого смысла.
«Вы ничего не понимаете в жизни, - возразил социальный опыт. – Смерть – это вовсе не конец. И вовсе не самое худшее, что может случиться. Ватанабэ следовало бы подумать о своей семье».
Семья… Ватанабэ вдруг с тоской подумал, что на Земле у него осталась жена и двое детей. Как жаль, что он так и не поговорил с ними за последние два месяца. Как жаль, как жаль…
Оониси медленно, словно тоже находясь в ступоре, поднялся, все еще глядя в пол.
- Я готов исполнить вашу волю, Ватанабэ-сама, - тихо сказал он, но скорее по долгу службы, нежели действительно желая последний раз угодить Ватанабэ.
Сложно сказать, была ли у него какая-то особая привязанность к бывшему начальнику. Уважение, несомненно, было, а вот особо крепкой дружбой и любовью тут не пахло. Однако сейчас Оониси понимал одно – он и сам боялся не меньше Ватанабэ того, что должно произойти.
Ватанабэ мало-помалу снова овладел собой и вышел из туманного ступора. Реальность вновь обрела привычные очертания, звуки вернулись на привычную громкость. Он медленно протянул руку к ларцу.
«Давай, хватай кисть и воткни этому уроду в глаз! – вопил инстинкт самосохранения. – Потом ударь его чем-нибудь по голове и беги, куда глаза глядят!»
Искушение так и сделать было слишком велико, но еще более велик был страх позорно сбежать. Хотя, что ему еще оставалось?... И все же Ватанабэ медленно взял в руку одну из пластин и вытащил наружу.
- Я готов, - глухо сказал он. – Я сделаю то, что ожидают от меня люди, чье доверие я не оправдал.
Он уже понял, что себя не спасет. Пришло время подумать о Йоко и детях.
- Рокуро-кун, - продолжил он уже более уверенным, но каким-то отрешенным стеклянным голосом. – Я назначаю тебя своим кайсяку, - и он протянул через стол пластину, что достал из ящика.
Оониси с трудом расцепил судорожно сжатые за спиной руки. Ладони были влажными, и он принял пластину кончиками пальцев, чтобы случайно не дотронуться до руки Ватанабэ и не выдать своего страха. Однако это было сложно, и Оониси уже ощущал на затылке холодный пот. Только бы Иида не подумал, что у него дрожат колени! Оониси как-то мигом растерял всю свою надменность и снисходительность и сосредоточил все силы на том, чтобы не потерять лицо. А то следом за Ватанабэ придется и ему проявить чудеса стойкости.
- Это большая честь, Ватанабэ-сама, - пробормотал он, мельком подняв глаза на бывшего босса.
Однако внутренний голос твердил ему одно: «Ну почему я? Не мог, что ли, этого выродка попросить?»
Ватанабэ снова потянулся к ларцу.
«Бери вторую хрень – и по голове ему, по голове!»
Однако на этот раз он развернул тканевый сверток. Это оказалось белоснежное кимоно свободного покроя – от него пахло хлопковой свежестью. Раритет. Ватанабэ с грустью подумал, что конец жизни он встретит в самой лучшей одежде, что когда-либо носил. В мире синтетических шмоток и синтетических продуктов нечто натуральное воспринималось как бесценная редкость.
Он положил кимоно рядом с собой на стол, достал еще два и протянул Ииде и Оониси.
- Господа, прошу вас оказать мне честь, - сказал он.
- Не буду смущать вас. Вернусь через минуту, как официальный свидетель. - Конечно, чтобы провинившийся начальник ушел с честью, требовалось основательно подготовиться. Свидетель в загаженных синтекровью рубахе и брюках и кайсяку Оониси в окровавленной одежде со следами выстрелов это так... отвратительно.
Конечно же Ватанабэ был дико оплошавшим мудаком, но его врожденный и приобретенный статус обязывали отправить бусё в мир иной со всеми почестями, особенно учитывая осознание им всей вины и желание - пускай и не очень искреннее - смыть позор с себя и своей семьи. Об остальном позаботится компания.
Иида взял свое - самурайский черный с золотом жилет дзимбаори, аналог военного мундира, неотъемлемый атрибут самурая на службе государственной (теперь уже корпоративной) бюрократии - с косоде и хакама, белой рубашкой и черными штанами из шелка - и вышел.
Если уж планировать бегство или нападение на синтетика с мечами, то сейчас самое время. Словно почувствовав шаловливые мыслишки подлой человеческой сущности - а на самом деле среагировав на тепло сжимающих клинки рук - дико дорогие и техничные реплики танто и катаны разложились в полноценные мечи, так что Оониси от неожиданности едва не рассек себе ногу сложившимся из металлических пластин лезвием. Очень легкие мечи с полой рукоятью и поразительно тонким лезвием - как бумажные. Наверняка такие острые, что ими можно сечь солдата в полной броне надвое.
- Ну я это… пойду, - пробормотал Оониси и шмыгнул в туалетную комнату, примыкающую к кабинету Ватанабэ. И открыл кран с ледяной водой. После этого склонился над унитазом.
Страх вдруг куда-то ушел. Ватанабэ чувствовал, что снова впадает в ступор, но не такой глубокий, как в первый раз. Теперь он деловито облачился в безразмерное кимоно, спрятал офисную одежду во внутренности стола, будничными движениями достал из ларца тонкий лист рисовой бумаги. Потом – старомодные чернильницу и каллиграфическую кисть.
«А сейчас – когда он воздет, кистью в глаз, кистью в глаз!»
Но снова инстинкт самосохранения был подавлен социальным устоем личности – гораздо более сильным, нежели первобытные инстинкты, что бы там ни говорили британские ученые. Он повертел непривычную штуку – кисть – в пальцах, обмакнул в чернильницу, сделал несколько штрихов на черновых листах… В эпоху электронных текстов уже мало кто пользовался даже шариковыми ручками. Ватанабэ знал, что от него требуется предсмертная записка или что-то в этом роде. Традиции самураев требовании написать стихотворение, однако об этом Ватанабэ даже не думал. Поэтического дара у него никогда не было, а за несколько минут до страшной смерти как-то поздно его развивать.
Он уселся в свое кресло (последний раз на рабочем месте!) и склонился над листом. С кисти упала крохотная капелька. В голову упрямо не лезло ни одной высокой мысли, только подсознание упрямо твердило: «Я не хочу умирать, не хочу умирать, не хочу, не хочу, НЕ ХОЧУ!». Ладони вспотели, по мышцам разливался сковывающий холод. Ватанабэ вновь с ужасом обнаружил, что впадает в состояние ступора. Он поспешно отложил кисть подальше от драгоценного листа и посмотрел на дверь уборной. Оттуда доносился свист воды. Черт возьми, Оониси, что ты там так долго делаешь?!...
Оставшись в одиночестве, Ватанабэ почувствовал себя гораздо хуже. Вокруг него витали незримые призраки его внутренних страхов, которые в присутствии надменного Ииды кое-как скрывались. Но теперь он остался один, и злостные демоны полезли изо всех щелей, норовя вогнать Ватанабэ в состояние позорной паники. Ватанабэ был уже немолод и натерпелся на занимаемом посту и радости, и страха. Однако он даже предположить не мог, что все закончится для него именно так! Подумать только, из-за одного мальчика… Почему-то Кольта – причину всех его бед – он винить не мог. Хотя прекрасно понимал, кто есть корень его личного кошмара. Но ненавидеть его почему-то все равно не мог. Не мог – и все тут. Погибший в огне (как считал Ватанабэ) Энтони Кольт казался сейчас лишь далеким призраком его прошлого.
Время стремительно утекало. Ватанабэ понимал, что сейчас вернутся Оониси и Иида, и когда они будут стоять над душой – он точно ничего толкового не напишет. Так что же ему написать?... В голове отчего-то зазвучала какая-то наивная песенка. И Ватанабэ вдруг вспомнил, что так до сих пор и не составил завещание. А ведь собирался позаботиться о семье! Что ж, пускай это не будет пафосным стихотворением, которое в принципе бессмысленно, и своим последним в жизни действием он принесет хоть какую-то пользу Йоко и сыновьям. Как жаль, что он так и не попрощался с ними… Видеообращение записывать слишком поздно. Ну что ж, Йоко придется оплакать его со слов курьера корпорации.
Он даже предположить не мог, что руководство компании способно на такое! Однако в глубине души он всегда подозревал, что Гипердайн, Братство Нод и прочие тоже не ограничиваются простыми увольнениями и лишениями ежеквартальных премий. Тем более на высоких постах. Не он ли сам несколько часов назад увлеченно обсуждал с Оониси убийство Соммерса?... Вот она, корпоративная жизнь, так часто оканчивающаяся тупиком! Ватанабэ сейчас действительно ощущал себя в тупике. Последний раз покосившись на дверь туалета, он взял кисть и стал писать…   
Иида вернулся раньше Оониси. Синтетики многими не считаются действительно разумными существами по принципу китайской комнаты, и в самой корпорации они считались движимым имуществом. Страх, отвращение, боль - все это лишь искусная имитация. И то, если такая программа изначально заложена в синтетического человека. В Минору если ее и вкладывали, то он не подавал виду в церемонии, требующей максимального сосредоточения, бесстрастности и серьезности от участников.
Ответный поклон Ииды был недостижимо для человека красивым и спокойным. Уж тем более для человека, в отличие от "правильного" самурая, никогда не готовившегося к смерти - скорее к приему атанатиков на старости в надежде дожить до двадцать четвертого века. Минору это понимал, но не придавал абсолютно никакого значения - на эмпатию его не программировали, под маской искусственной кожи и металлокерамического черепа скрывался бесконечно безразличный ко всему за пределами программы кремнийорганический компьютер.
Усевшись перед ковриком в кабинете Ватанабэ (подразумевалось, что ковер придется немного испортить кровью владельца кабинета), синтетик ждал, что два японца сами совершат ритуал по всем правилам. Пускай хоть этим немного смоют с себя пятно некомпетентности.
Полетят головы. Здесь реально, уровнями выше на планете Вейланд-Ютани в Подразделении рекрутинга - пока еще фигурально.
Гнильца порчи и коррупции в великом монопольном конгломерате должна была уничтожить сама себя, как компания самоочищалась уже сколько столетий.
В туалетной комнате вода наконец перестала литься. Спустя полминуты появился Оониси – с каменным лицом, подтянутый, в старинном традиционном костюме, как у Ииды… Ни пятен крови на одежде, ни капелек пота ни лбу, ни единого штриха, указывающего на волнение и неуверенность. Разве что побелевшие костяшки пальцев, которыми Оониси сжимал черную рукоять катаны…  Колоссальным усилием воли он заставил себя отрешиться от того, что ему следовало делать, или хотя бы представить на месте Ватанабэ Соммерса или Кольта. Но все равно не мог унять внутренней дрожи. Оониси, конечно, был редкостным подонком и типичным корпоративным бандитом, налево и направо раздающим приказы о ликвидации неугодных людей, но убийцей он все-таки не был. Чтобы убивать, надо иметь как минимум железный характер. И сейчас, когда этот страшный человек Иида Минору потребовал от него убить… его мелкая сволочная душонка трепетала, как крыло мотылька, и Оониси казалось, будто все это происходит во сне. Он только поклонился, когда Ватанабэ поднял на него глаза, и замер около сортира, явно не зная, что делать.
Ватанабэ снова склонился над рисовым листком и некоторое время что-то безмолвно писал. Если начать было сложно, то к концу своего повествования у него внезапно открылось второе дыхание – и лист постепенно наполнялся мелкими рублеными строчками. Не очень аккуратными, ибо писать кистью было неудобно и непривычно, но Ватанабэ неплохо справлялся с этим (рядом валялось несколько черновых листков, где Ватанабэ тренировался выводить свое имя иероглифами). Наконец он закончил, поставил в левом нижнем углу два мелких иероглифа и отложил кисть в сторону. По столешнице медленно расплывались несколько клякс, оброненных с кисти. Ватанабэ некоторое время тупо созерцал эти пятна черной туши, потом перечитал написанное. От чернил исходил резкий неприятный запах, схожий с запахом плесени. Кажется, настоящая тушь так и должна пахнуть, хотя кто ее знает… Таких письменных принадлежностей ни один нормальный потребитель не держал в руках уже лет двести. Что-то ему не понравилось в написанном им же самим, но исправлять было уже поздно. Да и незачем. Ватанабэ отложил лист и медленно протянул руку к раскладному кинжалу-танто. Потрогал рукоять. Холодная рукоять не предвещала ничего хорошего.
Ватанабэ не был религиозен и не видел смысла молиться неведомым богам, а также искуплять грехи. Сейчас он испытывал банальный страх – обычный человеческий страх перед смертью, болью, абсолютным концом. Пожалуй, больше всего он боялся, что будет больно. Обычный человеческий страх, и Ватанабэ под бешеные удары собственного сердца осознавал это. Позорный человеческий страх. Возможно, знай он, что Иида синтетик, снес бы ему самому голову без всякого сожаления, но… что потом? Его поймают и убьют, а если не поймают – отыграются на его семье. Будь он на Земле, у него были бы хоть какие-то шансы защитить жену и сыновей, но здесь, на краю галактики, он чувствовал себя униженным, беспомощным и отчаявшимся маленьким человечком. Человечком без будущего. Он не был уверен, что его завещание не порвут в клочья после его смерти, что банки переведут все его сбережения на счет жены, что корпорация вообще выполнит его последнюю волю. Кто знает, может, там, наверху, они только посмеются… И все же выбора у него не было. Теперь отступать было слишком поздно, особенно когда Иида уселся у двери, а Оониси стоит у сортира, сжимая побелевшими руками меч… Оониси. Маленький кругленький человечек с полным отсутствием понятий о морали и духовности. Который и перочинный нож-то в руках не держал никогда, а тут настоящий меч!
«Только не промажь, я прошу тебя!» - мысленно взмолился Ватанабэ.
И все же была четкая уверенность, что Оониси не только промажет мимо его шеи, но и вообще в последнюю секунду сдаст позиции и сбежит, как трусливый осел. Ватанабэ и сам не был уверен, что не поступит также. Перед его внутренним взором тут же всколыхнулась забавная картинка: он вонзает кинжал в шею Ииды, и потом два трусливых осла что есть силы улепетывают через приемную к лифтам… Ватанабэ вдруг с грустью подумал, что больше никогда не увидит свою белоснежную приемную с мебелью из пеномассы. Может, выйти и посмотреть последний раз?... Однако, столкнувшись с непроницаемым взглядом Ииды, резко передумал. Не стоит давать этому надменному барану повода лишний раз посмеяться за спиной.
Вдруг на него нахлынуло то самое состояние, что несколько минут назад, когда он пытался сосредоточиться на предсмертной записке. Снова холодок между лопаток, вспотевшие ладони, зеленые звездочки перед глазами. Увидев, что Ватанабэ замер, Оониси наконец «отклеился» от стены и на нетвердых ногах сделал несколько шагов, остановившись напротив стола бывшего босса.
«Я все запорю! – верещал внутренний голос у него в голове. – Я обязательно все запорю! Как всегда!»
- Я могу взять это, Ватанабэ-сама? – бесцветным голосом спросил он, протянув руки к блюду, на котором лежал уже разложенный кинжал-танто.
Ватанабэ кивнул. Оониси взял блюдо и перенес его на середину кабинета. Положил на ворсистый ковер и остановился рядом, повернувшись к столу Ватанабэ.
Ватанабэ медленно поднялся и выпрямился. Вышел на середину кабинета, кинув прощальный взгляд на оставшийся за спиной рабочий стол, за которым он еще недавно сидел с важным видом на фоне трехмерной фотографии Токио. И все-таки как давно это было!...
Ватанабэ медленно поклонился, Оониси поклонился в ответ, чувствуя, что позвоночник будто стал пружинистым и сгибался-разгибался сам по себе. Ватанабэ старался не смотреть в сторону Ииды, однако в голову закрадывались новые безумные мысли:
«Ну давай, Рокуро-кун, что же ты стоишь, как столб?! Вот же он, у тебя за спиной, режь его! И мы убежим отсюда!»
Однако если бы даже Оониси мог читать его мысли, он бы все равно не сделал того, о чем кричали инстинкты Ватанабэ.
«Ну еще бы, - с грустью подумал Ватанабэ. – Ему-то грозит только повышение».
- Я вас не подведу, Ватанабэ-сама, - не очень уверенным голосом пообещал Оониси, и Ватанабэ внутренне содрогнулся. Он уже и не надеялся легко отделаться. Особенно когда заметил, как подрагивает кончик катаны, которую слишком уж сильно сжимал разволновавшийся Оониси.
Да уж, этот недотепа Рокуро Оониси – пожалуй, самый худший вариант для кайсяку, который вообще можно было отыскать на всей Ханикомбе. Но просить об этом надменного Ииду было бы крайне унизительно для Ватанабэ. И чувство этого унижения внезапно оказалось сильнее страха перед медленной смертью.
Все еще находясь в состоянии ступора, Ватанабэ опустился на ворсистый серый ковер, поджал под себя ноги, почувствовав, как похрустывают суставы. Развязал пояс, скинул кимоно с плеч, освободил руки из рукавов, обнажил живот. Да уж, не двадцать лет уже… И кости трещат, и брюшко обозначилось. Он чисто на автоматизме подпихнул рукава кимоно под колени, чтобы не упасть на спину, ибо достойным считается упасть лицом вниз и так умереть. Протянул руки к блюдцу, взял кинжал-танто. И вдруг всем телом ощутил, как его бросил в жар. Горячие змейки заскользили по его спине внизу вверх, кровяное давление в голове сразу же повысилось, и Ватанабэ ощутил явственную пульсацию в висках. От того, что ему предстояло сделать, по идее, должна «кровь стынуть в жилах», как выражаются писатели… Однако Ватанабэ вместо холода ощущал только усиливающийся жар, будто его тело пылало огнем. Он подумал, что еще немного, и это станет заметно: лицо раскраснеется, глаза заблестят…. Какой позор! Страх смерти, страх боли – что может быть ужаснее! И пока не стало слишком поздно, Ватнабэ глухо произнес:
- Иида-сан… я хочу знать, будет ли исполнена моя воля, изложенная в моем последнем письме?
Ноль сопереживания. Равно как сожаления или негодования. Не запрограммировано. Однако в Минору были вложены различные ответы на случай если директор будет ошибаться в ходе ритуала либо вовсе струсит и попробует бежать или противиться начальству. Пока что Иида выбрал щадящий ответ:
- Взойдёт ли солнце,
Останется ль в небе луна,
Ах, уже всё равно. - Почти тысячу лет назад самураю Акира Масамунэ стоило написать этот дзисэй и вспороть себе живот, чтобы сотни лет в будущем в десятках световых лет от Земли Ватанабэ его услышал одновременно как ответ на вопрос и как укор его слабоволию.
- Рокуро-кун, пожалуйста, встань позади меня, - глухо попросил Ватанабэ, сжимая рукоять короткого кинжала. Ему все еще до последней секунды не верилось, что это лезвие он должен вонзить в собственную плоть. А ответ Ииды и вовсе его обескуражил. Что мог значить этот бессвязный бред?...
Оониси на пару секунд замешкался, но потом неуклюже затопал по ковру и остановился за спиной Ватанабэ. Ему не нравилось, что теперь придется стоять лицом к Ииде, поэтому он опустил глаза и стал собираться с духом, до боли в пальцах сжимая рукоять катаны. Он сжимал ее так долго, что на мгновение ему показалось, будто он больше не чувствует пальцев. Он слегка ослабил хватку и чуть не выронил катану на голову Ватанабэ. Вовремя спохватился и снова сжал мокрую от пота рукоять. Хорошо еще, что Иида, кажется, ничего не заметил. Оониси должен был стоять спокойно, однако нервы его были взвинчены до предела, и он сам удивлялся, как еще не пустился в истеричный пляс. Он поймал себя на том, что его так и тянет попереминаться с ноги на ногу, и он всячески старался унять предательскую дрожь в коленях. Не хватало еще, чтоб его обвинили в трусости и предложили повторить судьбу Ватанабэ!
А Ватанабэ уже собрался с мыслями и более-менее овладел собой. Жар постепенно покинул его тело, и теперь он наконец почувствовал неприятный холодок в конечностях. В глаза то темнело, то светлело. Чувствуя приближение неизбежного, его бросало то в жар, то в холод, и долго так продолжаться не могло. Он поднял кинжал обеими руками на вытянутых руках и произнес, глядя в пространство, каким-то чужим отстраненным голосом:
- Все годы на вверенном мне посту я изо всех сил защищал интересы корпорации и хранил Ханикомбу от всех бед. Но я не смог уберечь ее от последней диверсии и хочу смыть пятно позора за это преступление с моей репутации. Прошу считать мою супругу и сыновей непричастными к моему преступлению против корпорации и выполнить мою последнюю просьбу. Также я прошу присутствующих Иида-сан и Оониси-сан оказать мне честь и стать свидетелями моего искупления.
Он склонил голову, словно в безмолвной молитве. Оониси напрягся, а в голове его билась одна мысль: «Я промажу, я облажаюсь! Я точно облажаюсь!»
«Он точно облажается, - думал тем временем Ватанабэ вместо того, чтобы молиться. – Глупый безрукий Оониси».
Секунды потянулись бесконечно, и вдруг неожиданно Ватанабэ все же поднял голову и посмотрел куда-то поверх головы Ииды. И вдруг, совершенно без предупреждения согнул руки в локтях и вонзил танто себе в живот на половину длины лезвия. Его тело пронзила острая жгучая боль, из глаз посыпались искры. Ватанабэ даже показалось на секунду, что он ослеп – настолько сильной была неожиданная боль. Он понял, что сделал это, когда было уже поздно. Движения рук опередили разум. Оониси снова замешкался, он явно не успел морально подготовиться. Ему следовало отрубить Ватанабэ голову как только тот вонзит себе в живот кинжал, но все случилось так резко что для Оониси, что для самого Ватанабэ, и несчастный заместитель бывшего администратора совсем сдулся.
«Ну что же ты, Рокуро? – мысленно вскричал Ватанабэ. – Осел недоделанный! Руби уже, мать твою!»
Ни глазами, ни единым мускулом он не выдал пронзившей его тело боли. По пальцам, сжимающим рукоять кинжала-танто, потекли первые струйки крови, окрашивая белоснежное кимоно расплывчатыми алыми пятнами… Оониси мешкал, и Ватанабэ, собрав последние остатки безумной смелости, дернул рукоять вправо, рассекая себе живот. На кимоно и ковер хлынула кровь, и Ватанабэ почувствовал, как весь его мир вдруг уменьшился до размеров перепелиного яйца, всю внутренность которого заполнила одна сплошная жгучая боль. Его глаза были открыты, однако он не видел больше ни Ииду, ни стены кабинета, ни входную дверь – только расплывающиеся зеленоватые круги. Боль выжигала сознание, проникала в каждую клеточку тела, заполняла собой всю его сущность. И все же он не издал ни звука. Однако не потому что отличался какой-то особой выносливостью, а потому что просто случайно ввел себя в состояние глубокого шока. Во рту ощутился неприятный металлический привкус. Где-то краем сознания Ватанабэ отметил последний «привет» из реальности – легкий поток воздуха, коснувшийся задней стороны шеи. Это заторможенный Оониси наконец-то взмахнул катаной, борясь с тем, чтобы не зажмуриться.
Ватанабэ выдернул кинжал из страшной кровавой раны, последний раз ощутив нечто вроде злорадного превосходства: он все-таки сделал это, он не струсил, не сбежал, не дал повода Ииде и остальным потешаться над ним. И пусть теперь для него все кончено, это неважно – ведь это Оониси придется заморачиваться о том, как отмыть кровь с дорогого турецкого ковра…
Высшим классом считается отсечь голову так, чтобы она повисла на тонком лоскуте кожи. Так совершающий сэппуку господин не доставит неприятных ощущений ни свидетелям, ни своему роду зрелищем покатившейся по полу головы. Вообще, свободное катание головы - обычно в сторону свидетелей, над которыми самоубийца немного возвышается - считается максимально неэстетичным, грубым и позорным способом прекратить страдания своего господина.
Кайсяку вообще быть трудно и непочетно, это отмечали японцы больше тысячи лет назад. Сделаешь работу хорошо - не посмеешь хвалиться и не услышишь похвалы, сделаешь работу плохо - опозоришься сам и доставишь неудобство роду господина.
Четыре раза глухо ударившись тонким азиатским носом о ковер, голова Ватанабэ остановилась, уткнувшись лбом в правое колено наблюдающего Ииды. Обезглавленное тело Ватанабэ, с заминкой в пару секунд, упало на ковер животом вниз, издавая лишь слабые булькающие звуки из рассеченных вен и артерий. Тяжелое сиплое дыхание Оониси было куда громче.
«Как неэстетично. Какое унижение для человека, довольно достойно встретившего свой конец».
Сейчас кайсяку должен был попытаться сохранить хотя бы останки приличий, поклониться свидетелю, вытереть меч заготовленным заранее листом бумаги и поднять использованный в экзекуции кинжал.
Рокуро ни сделал ни того, ни другого, ни третьего. Одно дело - командовать убивать. Другое - убивать самому, да еще так неумело.
«Как можно управлять судьбами тысяч и сокровищами благих родов, если не можешь даже умереть нормально?» - мог бы спросить оскорбленный бескультурьем и неумением свидетель, но Иида не придал этому особого значения.
По крайней мере, Ватанабе-бусё ушел достойно, ну или попытался.
Его заместитель, однако, не показал себя носителем достоинств. А вопрос со сменой менеджмента надо было решать.
Синтетик встал, вынул из немеющих рук Оониси меч. Тот, почувствовав холодок от значительно меньшей телесной температуры синтетика, медленно сложился обратно в стопку металлических пластинок. Аналогичным образом сложился и танто, взятый из остывающих рук некогда Ватанабэ. Далее Иида критически осмотрел листок рисовой бумаги с завещанием Ватанабэ, небрежно смял его и бросил в складывающуюся обратно шкатулку.
По крайней мере, он его не порвал или выкинул в мусорку.
- Приготовьте тело Ватанабэ-бусё к заморозке и отправке домой, Оониси-дзитё, временно исполняющий обязанности генерального исполнительного директора базы Ханикомба. Верните одежды и оставьте их в этом кабинете - я еще вернусь за ними. Шкатулка также пускай остается здесь - я вернусь за ней через... шесть часов. Жду вас в медицинском блоке через три часа, покончить наконец с этим делом, - сказал Минору. Видимо, надо будет воздать телу некие последние почести. Еще одна инсценировка ритуала, на этот раз синтоистского?!
Отрубленная голова Ватанабэ, умершая примерно через триста миллисекунд после отсечения от коллапса сосудов головного мозга и моментального общего удушья, осталась лежать где остановилась. Обезоруженный Оониси в потешном самурайском костюме - разум отказывался воспринимать расправу над Ватанабэ с должным уважением и трепетом к церемониалу - остался один на один с обескровленным телом руководителя и покровителя. Даже отрубленная голова бывшего директора упала глазами к противоположной стене, словно не желая смотреть на облажавшегося в столь важный момент Рокуро.